Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Для меня всё это было неожиданно, так как до сих пор я знал Савицкого как молодого работника науки, а здесь внезапно в нём проснулись чисто бюрократические чёрточки. Вообще Савицкий чувствовал себя чрезвычайно польщённым близостью к Струве, что проявлялось иногда в комических формах. Так, например, раз при мне он обратился к В.Н. Кривобоку, собиравшемуся ехать в Североамериканские Соединённые Штаты на блестящих условиях и с самыми лучшими перспективами, и, покровительственно похлопав его по плечу, многозначительно заявил: «Помни, дорогой друг, если тебе в Америке не повезёт, то обратись ко мне и я тебя всегда устрою». Кривобок не оценил этого предложения и обиделся. Потом он спрашивал меня, почему Савицкий, который моложе его, думает, что он будет устраивать его, Кривобока, а не наоборот. Но такова уж человеческая природа, Савицкий настолько быстро освоился со своей ролью, что воображал себя уже чуть ли не на всю жизнь в виде могущественного бюрократа, который может «устраивать» своих приятелей, как хочет.

Любопытно, однако, что в откровенных беседах со мной, когда я говорил ему об опасности линии поведения, принятой Струве по примеру Деникина в польском и вообще национальном вопросе, Савицкий развивал мне свои мысли по этому поводу — мысли «еретического свойства», как он сам выразился. Так, он сказал мне, что его взгляды — «смесь большевизма и крайней реакции». Он утверждал, что самое важное — это территориальное объединение России, под каким бы флагом оно ни произошло. Он нисколько не поддерживал мнения Струве о необходимости сосуществования двух Россий — советской и антибольшевистской, чтобы русский народ мог сознательно выбирать между той и другой. Когда я указывал на утопичность этого совершенно нереального плана, Савицкий со мной соглашался, говоря, что он со Струве очень близок, но далеко не во всём его единомышленник.

Само собой разумеется, что Савицкий высказывал свои взгляды лишь в беседах со мной и другими близкими людьми, не пытаясь ни влиять на Струве, ни ему противодействовать. Думаю, что Савицкий, наоборот, был превосходным секретарём министра — аккуратным, внимательным и исполнительным. Мало того, он невольно подражал Струве в манерах и жестах, иногда до смешного, так что на людей, не знавших Савицкого, это производило впечатление либо передразнивания Струве, либо раболепного копирования его характерных особенностей речи и мимики. Это было всеми замечено в Париже и служило темой для разговоров в дипломатическом ведомстве.

Будни парижской эмиграции

Наша делегация в самые последние дни моего пребывания в Париже была занята подготовкой праздника — предстоящей свадьбы В.Н. Кривобока и дочери профессора Дживелегова, который сам был в это время в Москве. Мать невесты, пользуясь своей близостью к Маклакову, решила устроить роскошную свадьбу в посольстве. По её мысли, всё дипломатическое ведомство должно было участвовать в этом торжестве, и Кривобок негодовал на меня за то, что я собирался уехать в Константинополь до свадьбы. Свадьба была намечена на 4 июня, а отъезд я назначил на 20 мая. Наша делегация, таким образом, прежде чем исчезнуть, должна была ещё раз оказаться на виду у всей русской колонии в Париже, на этот раз, однако, совсем не по политическому, а по самому мирному, обывательски-праздничному поводу.

Не могу не рассказать в этой связи об одном весьма характерном эпизоде, случившемся с нашим коллегой Кривобоком. Последний был в своё время очень радушно принят в ряде влиятельных парижских домов: в доме С.Н. Третьякова, женатого на дочери Саввы Мамонтова, мадам Стааль и других. Там Кривобок за хорошим завтраком с изысканным вином проповедовал самый горячий патриотизм, ругал парижан за их сибаритство и скептицизм, за их полное равнодушие к вооружённой борьбе с большевиками на юге России и говорил им разные горькие истины, заявляя, что они рады, что выбрались из России, и ни о чём, кроме своего личного благополучия, не думают. Таков был стиль разговоров Кривобока.

Вдруг — известие о его свадьбе и поездке в Америку! И это после столь пылкого патриотического красноречия и упрёков парижанам в нерадении о Родине и доблестной Добровольческой армии! Кривобоку в тот же день было отказано от ряда парижских домов. Он пришёл ко мне в совершенном недоумении, спрашивая меня, за что обиделись на него парижские дамы — за то, что он женится, или за то, что уезжает в Америку после столь яростных патриотических филиппик. Я ответил ему, что, вероятно, и за то и за другое, но если бы Кривобок сразу не взял столь громкого тона, парижским дамам не было бы предлога обижаться, а теперь они его ругают на законном основании. Из-за этой обиды некоторые знакомые Кривобока не пришли на свадьбу, говоря, что с такими убеждениями, как у него, надо ехать не в Америку, а «по примеру Михайловского на юг России». Таким образом, Кривобока попрекнули его патриотизмом и поставили ему в пример меня.

Правда, П.Н. Милюков питал надежды на образование в Северной Америке могущественной русской кадетской группы, рассчитывая на политическую энергию Кривобока и любовно наставляя его в течение нескольких вечеров перед свадьбой, за которой должен был следовать отъезд его в Америку. Впрочем, остальные кадеты, которых Кривобок тоже задел своими речами об отсутствии у них смелости и честности, злорадствовали по поводу отповеди, полученной Кривобоком от парижских дам за несоответствие его белогвардейского патриотизма его поведению на деле.

Добродушный профессор Буш не был бы американцем, если бы не выкинул какую-нибудь эксцентрическую выходку перед свадьбой своего приятеля Кривобока. Он пригласил всю нашу делегацию с женихом и невестой и, конечно, со своей семьёй, т.е. влюблённой в Кривобока своей дочкой мисс Анной, в один хороший ресторан против Люксембургского дворца. Там всё шло обычным порядком, как вдруг за десертом два лакея внесли огромную бутылку с шампанским в громадном серебряном ведре со льдом. Это было чисто по-американски. Лакеи обносили всех и из гигантской бутылки наливали шампанское в соответствующего размера бокалы. Так американец Буш праздновал предстоящую свадьбу своего русского друга, отправлявшегося в Америку. Надо ли говорить, что Буш, солидный американский профессор, наслаждался произведённым эффектом и был чрезвычайно доволен своей выдумкой.

За ужином милейший Буш советовал нам всем последовать примеру Кривобока и уехать в Америку, дабы там обосноваться, пока в России не кончится большевистское владычество. Но никто из членов делегации не соблазнился такой перспективой. Гронский решил жить в Париже, Карцевский — попытать счастья во Франции по своей специальности,