Семья волшебников. Том 4 - Александр Валентинович Рудазов

Хотя вещи в основном остались на своих местах. Мебель нетронута, ничего не взято… почти ничего. Забирая фотоальбомы, Лахджа обнаружила, что один из них пропал. Парифатский, с фотографиями из Радужной бухты и Валестры.

– Вот ублюдки, – сказала Лахджа.

Файлы на компьютере тоже оказались подчищены. Стерли все, что могло показаться необычным. Да и вообще пропали все сувениры из другого мира – как волшебные, так и не очень.

Даже философский камень забрали!

Кто это сделал, Лахджа догадалась сразу. Но ничего делать с этим не стала. Не то было у нее настроение, чтобы разыскивать неизвестно кого неизвестно где, а потом скандалить.

В чем-то ребята из Организации правы – у них тоже нет способа с ней связаться, а оставлять все это обывателям нельзя.

Впрочем, фотографии драконов и эльфов в нынешние времена никого не смутят. Нейросети тебе миллион таких нарисуют.

Но все обычные вещи остались на своих местах. Лахджа бродила по дому, как потерянный ребенок, брала то одно, то другое, снимала картины со стен, раскрывала книги, иногда замирала на месте с вазой или тарелкой в руках. Поднималась и спускалась по лестнице, зашла даже в гараж…

…Удочка дедушки Антеро. Та самая. Лахджа коснулась удилища, и словно переместилась в тот солнечный июльский денек…

– … Егоза, не разжимай рук!.. Ща уронишь!.. Будем не рыбу ловить, а удочку твою!..

– Не уроню, деда!.. Ща-ща-ща!.. О-о-о, рыба!.. Ого, какая большая!..

– Та-а-ак, у кого крючок за траву зацепился… Ничто, ща подплывем, ща вытащим…

– Да какая трава, поплавок в глубину ушел!.. Деда, помоги, я ща!.. о, пошло!.. это водоросли…

– Ничто, главное – крючок на месте…

…И Лахджа вновь вернулась в темный дом. Голос дедушки стих, солнце закатилось, река и лодка исчезли. Демоница сняла удочку со стены, подержала минутку и положила в кучку вещей, что решила забрать.

…Верхнее отделение секретера. Мама хранила здесь старинные книги и другие памятные вещи, оставшиеся от ее родителей, дедушки Ханну и бабушки Вероники. Евангелие на русском языке, потемневшие иконы… от них пальцы слегка покалывало. Не жгло, не щипало, но все-таки трогать не хотелось.

Может, забрать их? Бабушка Вероника очень берегла эти реликвии. Ей они достались от ее матери, а та привезла из царской России… или уже советской, Лахджа не была уверена. Кажется, дело происходило как раз во время революции или сразу после нее… стоило почаще расспрашивать родителей, а то всего три поколения, а она уже ничего и не знает о жизни прадедов и прабабок.

Хотя срок до позорного смешной, чуть больше ста лет. В Паргороне бы расхохотались, услышав, что для кого-то это считается давно.

– Ладно уж, полезайте и вы в мешок, – пробормотала она.

Кроме реликвий тут лежала тетрадь. Рукописная поваренная книга, наполовину на русском, наполовину на финском. Первую половину заполняла прабабушка, вторую – бабушка… о, а вот и секрет самых вкусных пирожков…

– … Горяфо, горяфо!..

– А ты хватай те, что снизу. Что ж ты сверху-то берешь?

– Шверху вкуфнее!..

– Ну тогда и не жалуйся, что горячо. Хочешь лепить? Вот тебе скалка.

– О-о-о!.. Я буду рыцарем скалки!

– Обязательно будешь, только начинку не разбрасывай…

…И снова никого и ничего. Растаял запах свежих пирожков, стих добрый бабушкин голос, померкло теплое весеннее солнышко. Лахджа осталась с пыльной тетрадкой в руке.

Пожалуй, можно добавить сюда и пару парифатских рецептов. Да и паргоронских.

Лахджа вспомнила и дедушку Ханну, маминого папу. Он не был таким веселым и юморным, как дедушка Антеро, редко улыбался и не особо находил контакт с внучкой. Но если она приходила в его мастерскую, дедушка молча протягивал рубанок и показывал, как снимать стружку. Тоненькую-тоненькую, золотистую, с терпким запахом… у дедушки. У Лахджи не получалось. Резьбой по дереву, в отличие от рыбалки, она не увлеклась.

Но все равно вспоминала те часы с улыбкой.

И бабушка Астрид, папина мама. Ее Лахджа помнила хуже всех, но они с правнучкой были чем-то похожи. Бабушка Астрид родилась и выросла в Швеции, обожала путешествовать и была бойкой жизнерадостной старушкой. Носила соломенную шляпу с цветком, привозила необычные сувениры из самых разных стран и с удовольствием занималась внучкой… но под настроение. Ей все быстро надоедало, она все время суетилась и куда-то неслась. По нынешним временам ей бы, наверное, поставили диагноз СДВГ, но тогда считали просто бодрой пожилой леди.

Лахджа надолго остановилась у стеллажа с бабушкиными сувенирами. Их было так много, что они составили настоящую коллекцию. И у каждого есть история.

Для тех, кто поселится здесь потом, это будет просто мусор. Дешевые безделушки, статуэтки, маски, амулеты и… это что, деревянный фаллос? Стыдливо прикрыто африканской маской и цветастым японским веером.

Лахджа забрала все.

Фотоальбомы и памятные вещи она собрала в две больших сумки. Забрала планшет, который папа приготовил на день рождения Вероники. Скачала с компьютера архив фото- и видеозаписей. Нашла файлик, где папа держал все пароли и логины, на всякий случай его скопировала. Удалять не стала, кузине Анне он, возможно, понадобится.

Вошла в когда-то свою, а теперь гостевую комнату. Долго смотрела на постеры, которые развесила еще в старшей школе. Родители их так и не сняли, хотя папа в свое время очень критиковал ее музыкальные вкусы. Это был его отцовский долг – подвергать критике все, что она любит.

Мама тоже. Она так и не позволила надеть на выпускной тот костюм…

– … Нет, ты его не наденешь. Ты что? А это что?..

– Это футболка.

– То есть мало того, что ты наденешь брючный костюм, так еще и футболку под него?

– Это мое видение.

– Нет уж. Мне хватило того года, когда ты говорила о себе, как о парне. Но это, знаешь, ни в какие ворота. Это все-таки выпускной.

– Да, и я хочу быть неотразима!

– Нет. Моя дочь будет самой красивой. Я знала, что ты что-нибудь такое учудишь, и поэтому… вот…

…Голос мамы стих. Лахджа стояла перед шкафом, держа то самое платье. Его они тоже сохранили.

Лахджа надевала его всего раз. Старательно делала вид, что делает это лишь из уважения к родителям и чтобы их не расстраивать, хотя на самом деле оно ей страшно понравилось.

Стоило меньше вредничать. Сейчас стыдно за тот подростковый бунт.

Мама. Если подумать, Лахджа ее часто огорчала. Она была единственным ребенком, и ее немного избаловали.

Вроде бы все. Она обошла весь дом и собрала все, что не нужно никому, кроме нее. Вот