Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

оврага, к реке Метри. Спряталась в зарослях мать-и-мачехи и помалкивает! Пока мы, не разбирая дороги, топча картофельную ботву, поднялись к караулке, там уже началась кутерьма-суматоха. Обленившиеся без работы пожарные лошади, испугавшись колокольного набата, никак не желали запрягаться в телеги, пожарные тоже взволнованы, они отчаянно охаживают лошадиные зады кожаными плетьми. Лошади ещё больше противятся, задирают, натягивая узду, головы, хрипят. Сократив путь, напрямую, а не по мосту, жители Средней улицы той же тропинкой, по которой недавно поднялись и мы, спускались с вёдрами, лопатами, баграми к Метри, переправлялись на тот берег и мчались к месту пожара. Поначалу всё заволокло сизо-чёрным дымом, потом стали вырываться длинные языки пламени, вскоре улица Имянле превратилась в один сплошной костёр. Ой-ёй-ёй! Горит Имянле, гудит, а скверная туча, словно попрощавшись: «Счастливо оставаться!», сделала круг над деревней и удалилась восвояси. Побоявшиеся бежать на пожар старики собрались возле караулки. На языках одно: «Вот ведь зараза, нет чтобы пролиться мощным ливнем! Почему лишь огнём метнула в нас эта туча, за что?!»

Одиннадцать домов сгорело дотла.

От усердия звонаря лопнул даже церковный колокол…

«Из самого Заинска приезжали, из пятнадцати окружных аулов пригнали конные подводы», – рассказывала за ужином мама. В тот вечер она спешила в «Площадку», туда привели ночевать детей с Имянле. Мама всю ночь пробыла с ними, кормила их, укладывала спать, стерегла «Площадку».

Я долго не мог уснуть, пробившаяся из безобразной тучи молния стояла у меня перед глазами. Вроде начинаю дремать, но наваливается страх, с криком просыпаюсь. И мамы, как назло, рядом нет!

С того дня я стал бояться грозовых туч, молний, грома. Стоит начать сгущаться на горизонте сколько-нибудь внушающей страх грозовой туче, я бегу в дом и забиваюсь в самый укромный уголок. Но плётка молнии настолько вездесуща – во все щели и углы проникает. В чулане у нас большой деревянный сундук стоит, я уж и за него стал заползать-прятаться – но молния, ужасающе треща, и там достаёт меня. Закутавшись в тулуп, затихаю за печкой – но гром грохочет, того и гляди, перепонки лопнут. В конце концов нахожу надёжный способ. Мама в изголовье их с папой кровати горкой складывала перины и подушки. Стоит только чуть набухнуть и почернеть какой-нибудь туче, я сбрасываю эту гору на пол и зарываюсь в неё с головой. Во время грозы все двери-окна плотно закрываются, заслонки дымохода задвигаются, домик-то наш маленький, душный, жаркий. Под перинами стократ тяжелее, чем на банном полке, дышать нечем, вымокаю до нитки, не мальчик, а комок влаги, но страху и не такое под силу одолеть.

«Страх – это самая необоримая, грозная сила», – учит уму разуму отец, призывая меня проявить наконец-то мужество. Очень долго избавлялся я от этого панического страха, и сейчас абсолютно равнодушен к молнии, помню, как во время одной из ужасных гроз я преспокойно рыбачил с лодки посреди Волги. Какие только устрашающего вида трезубцы да вилы не промелькивали перед моими глазами, втыкаясь в перепуганную не на шутку землю, – но я не дрогнул. Когда страх жив лишь в детских воспоминаниях – не так-то он и страшен, если честно!

3

«Растёт наш сынок!» – радовались папа с мамой. Соседи и гости, поставив перед собой, наперебой меня нахваливали. «Поглядите, какой большой он у вас, настоящий джигит!» – множили они родительскую радость. Только сейчас, став отцом троих детей, стал я понимать – чем больше хвалишь хозяйского ребёнка, тем вкуснее и обильнее будут тебя угощать…

Все приметы роста налицо: теперь я в одиночку встречаю стадо по вечерам, вдвоём с братишкой Алмазом стережём гусят-утят от стального крючковатого клюва зоркого коршуна. Вместе с папой чищу коровье стойло, помогаю мести двор, подкладываю сено домашней скотине. Это было самое благодатное время – помогать отцу, крутиться возле него, задавать бесконечные вопросы…

Хоть и говорят, «вырос», но я пока ещё маленький всё-таки! Всего-то на два года старше меня Азат, но и от него частенько «влетает». Вот это я понимаю, вырос! До самой верхней полки шкафа он дотягивается и умыкает пряник, а если я попрошу, то вместо пряника – подзатыльник получаю. Азат теперь взрослый, не то что некоторые, он в школе учится, разговаривать с ним нужно, тщательно подбирая слова. Как старший мальчик в семье он пилит с отцом дрова, тянет за один конец пилу-двуручку. Я таскаю под навес нарубленные дрова, а братишка Алмаз собирает и складывает горой в медном тазу щепки и кору. Хоть и окружён Багряж с трёх сторон лесом, но наш папа не любит, когда древесина пропадает без толку.

Но и я, наверное, подрос: уже много чего знаю. Наш дед был имамом самого бедняцкого прихода в Сарманово – «Махалля белоштанников». У отца было несколько старших сестёр: Нурлыхода, Магианвар, Асма, а ещё в Сарманове жил старший брат Махубрахман, о котором я уже упоминал. Человек разносторонних талантов, выпускник ещё старого медресе «Мухуммадия», образованный, интеллигентный, скрипач. И к тому же заядлый огородник, большой специалист по выращиванию ягод и фруктов. В нашем роду каждому присуща тяга к посадке деревьев, к строительству дорог и мостов, любовь к природе. Увидеть мужа тётушки Нурлыхода муллу Ризвана мне, кажется, не доводилось, а вот их единственный сын Хамза, красавец-парень с кудрявыми волосами и приятным голосом, частенько гостил у нас. И мы бываем у них в гостях. Дети Асма-апа – Лена, Ильтузар, Разия время от времени тоже приезжают к нам, надо сказать, что раньше, когда мы были юными, родственники намного чаще навещали друг друга, выказать уважение, узнать о самочувствии и делах – естественная и непременная потребность каждого нового дня, она впиталась в нашу кровь. Чаще остальных гостила у нас, наверное, одинокая старшая сестра отца Магианвар. Мы называли её коротко: «Анвар-тюти». Она не только чаще остальных бывала у нас, но и жила подолгу, по два-три месяца. Приезжала осенью, после того, как закончатся работы в полях и на огородах, и справят всем селом, с песнями и плясками, праздник коллективного забоя гусей, и оставалась до весны. Анвар-тюти непохожа на многих из нашего рода: с семьёй не повезло, не успела выйти замуж, быстренько развелась, любит поспать, понежиться в постели, полениться, вкусно поесть, а пойдёт в баню, раньше четырёх-пяти часов и не жди. От рождения смуглая, почему-то любила носить тёмные, чёрно-коричневых тонов, одежды с длинным подолом, и белых платков, насколько я помню, не носила, повяжет голову ниже бровей, лишь массивный нос торчит. Этой одинокой, не избалованной особым вниманием с нашей стороны женщине