При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

Хакимзян-абзый удивился.

– Какая от него польза?! Я тебе объясняю, что семян нет, чем сеять будешь? – Он закурил и несколько раз подряд глубоко затянулся. – Вот сегодня выбил наряд всё-таки, нам выписали триста центнеров семян овса из Сармановского района, из аула Касли. Не позже завтрашнего дня, ты слышишь, не позже… туда надо послать семьдесят пять саней. А ведь эти семьдесят пять саней заклинаниями не соберёшь. Так ведь? А людей я где столько возьму? – Хакимзян-абзый смотрел на меня не отрываясь. – Это тебе не шутки, до Касли ни больше ни меньше – тридцать семь километров! А не пойти завтра – беда! Через неделю, ну самое большее десять дней, начнётся распутица. Вот увидишь, начнётся, ускянем, так всегда бывает, когда спешишь. Я тебя спрашиваю, где мне взять людей? Половина аула – старики, другая половина – хромые и калеки. Вот ты разве пойдёшь в Касли с санями? У тебя в кармане документ, ты пришёл требовать трактор!

– Я не требую, Хакимзян-абзый.

– А ты требуй, ускянем, – рассердился он. – Вот я пока не требовал, был у нас овёс? И ты требуй. Если мы не будем друг у друга требовать, дела наши никогда не поправятся. Дадут нам трактор, вот увидишь, дадут. Только вот сегодня нам очень трудно, из-за зерна сегодня голова седеет! А овёс в Касли. Тридцать семь вёрст! Пшеницу МТС обещает нам доставить из Челнов, но только когда? – Он снова скрутил самокрутку, снова глубоко затянулся. – Семьдесят пять саней… Допустим, на сани можно положить по три пуда…

– Мужчины потянут по четыре.

– Давай не будем спешить, ускянем, положим пока по три пуда. – Двумя руками он передвинул костяшки счетов и глубоко вздохнул. – Получается двести двадцать пудов. Однако, неплохо, ускянем. Только вот откуда мне за одну ночь взять семьдесят пять саней? Большая забота, ускянем, большая…

В эту минуту распахнулась дверь и стремительно вошла девушка в белой шали и в белых варежках. Я так и застыл на месте – Адиля!

Силюсь что-то сказать и не могу, а она застенчиво улыбнулась Хакимзяну-абзый.

– Здравствуйте! – А мне протянула руку: – Ибрагим, оказывается, приехал, здравствуй!

– Я ведь уехал, чтобы приехать, – залепетал я и, набравшись смелости, спросил её в упор: – А ты… ты насовсем?

Она улыбнулась, прикрыв рот краешком шали. Изменилась, очень даже изменилась – ещё лучше стала.

– Женила я зятя, – вдруг выпалила она. – И приехала. Насовсем.

Я очумел от радости и засмеялся, да так, что Хакимзян-абзый оторвался от своих счетов.

– Вы чего веселитесь? Амбар с хлебом нашли? – Он неожиданно улыбнулся. – Так на ком же ты зятя женила, а? Что она за человек?

– Кто ж её знает, Хакимзян-абзый? – Адиля сразу стала серьёзной. – Дальняя родственница, жила по-соседству. Муж погиб, и живёт она с единственным сыном. В общем, вдовец и вдовица решили одно гнездо свить.

– Долголетия им, – председатель в задумчивости почёсывал подбородок.

– Значит, навсегда приехала? – Я не мог скрыть своей радости.

Совсем взрослая стала Адиля, и Хакимзян-абзый слушает её как взрослую, на меня даже не смотрит.

– Уж, наверное, навсегда, – говорит Адиля и тоже не смотрит на меня, смотрит почему-то на Хакимзяна-абзый.

– Это хорошо, что ты приехала, – Хакимзян-абзый разглядывает её. – Совсем стала взрослая, – говорит он и улыбается. – Вот начинаем возить семена овса. Пойдёшь и ты.

– Куда?

– В Касли.

– Очень близко, оказывается, – засмеялась Адиля. – А разве нельзя найти поближе? В Сарсазе, я знаю, есть. Или в Касли особый овёс?

Как смело разговаривает! Хакимзян-абзый даже нахмурился. Никак не могу понять, чем она изменилась? Глаза – прежние, губы – прежние, улыбка – прежняя. Красивая!

– А-а, ускянем! Ты хоть и нянчила четверых, сама ещё девочка, легко думаешь. Ох, эти женщины… Мы – люди маленькие, должны выполнять распоряжения. Вот наряд, прислан из Челнов. С печатью, с подписями. Сказано: везти из Касли, и всё тут. Ну, как, пойдёшь?

– Конечно пойду, – нисколько не обижаясь, согласилась Адиля.

– И я пойду! – крикнул я.

Хакимзян-абзый просветлел, снова двумя руками ухватился за счёты, стал щёлкать костяшками.

Из правления мы вышли вместе. Весенняя ночь. Светит луна, а потому на улице светло – даже иголку можно найти. Мы совсем одни. Лишь кое-где в окнах поблёскивает слабый огонёк да мелькнёт тень.

– Идти тебе далеко, могут встретиться… злые собаки… Я провожу? – осмелел я.

– Если другого дела нет, проводи.

Идём. Раньше, когда лошади ещё на ногах были, широкая гладкая дорога проходила посреди улицы, а сейчас – лишь узкая тропка. Мы идём рядом, то и дело касаясь друг друга. Я молчу, у меня кружится голова.

– Там, в Челнах, тебе, наверное, вольготно жилось? – спрашивает вдруг Адиля.

– Почему? – я даже остановился от удивления.

– Ты, говорят, там встречался с какой-то красавицей?

О чём это она? Меня бросило в жар, потом в холод. А она смотрит не то сердито, не то насмешливо.

– Ты что это? С чего взяла?

– Дамир сказал.

– Ах, этот краснобай, ну, он скажет! – Я натянуто засмеялся.

– Ничего тут такого нет, – спокойно, как взрослая, сказала Адиля. – Интересно, хорошая девушка?

– Да не знакомился я ни с кем, – забормотал я. – Нужны они мне! – Ну если бы он попался мне сейчас, все кости бы я ему переломал! Придумал, надо же. – Я учиться туда ездил! – неловко оправдывался я. – Ну как, плакали сестрины дети, когда ты уезжала от них? – поспешил я перевести разговор.

Адиля недоверчиво покосилась на меня.

– Что же им было делать? Привыкли ко мне, конечно. Старшенькую я с собой взяла, пусть с нами пока живёт.

Вот когда я вспомнил всякие-разные слухи.

– А как зять твой? – спросил ехидно.

– Живёт. Чего ему не жить-то? Он теперь в объятиях молодой жены. Рот до ушей!

– Нет, ты не крути, – остановил я её. – Я слышал, он на тебя виды имел.

– Может, он-то и имел, только вот я сама на другого имею виды.

Я был поражён – надо же, как смело говорит и так по-взрослому открыто!

– Н-на кого же?

Адиля засмеялась, звонко-звонко, как тогда, давно, на берегу Олы-су. Её я тогда не заметил, а вот смех запомнил.

– Уж больно ты быстрый! – сказала и мигом лишила меня дара речи, перепутала мысли.

Долго мы шагали молча.

– Ты что, уже позабыл? – вдруг спросила она.

– Что позабыл, Адиля?

– Позабыл, клянусь хлебом, позабыл!

– Ну, говори же!

– А кто меня за косы дёргал, забыл, да? Может, ты ещё кого дёргал?

– Нет, не забыл, – говорю нерешительно. – И никого больше не дёргал, клянусь солнцем! – Да она смеётся надо мной! Небось сама в кого-нибудь влюбилась, вот и дразнит меня.

– Разве