При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

– Эх, с каким грохотом ты привёл бы его домой! – угадала мои мысли Сабираттэй. – Посмотри, может, детали растащили?

Я полез внутрь. Вроде магнето здесь. И свечи на месте. Радиатор тоже цел. Правда, карбюратор закреплён только двумя шурупами. Понимающий его бы в первую очередь утащил.

– Да включай, чего тянешь?

– На тракторе мы быстро домчимся, по очереди!

– Чего ты там закопался? – Дамир залез ко мне. – Эй, Ибрагим, а сиденья-то нету.

– Это не тракторист унёс, так, ворюга какой-то.

– Идём, Ибрагим, далеко идти, – зовёт Дамир.

– Идём же! – кричат и другие.

Я спрыгнул с трактора, медленно пошёл прочь. Оглянулся. Мне было больно, что хороший трактор, у которого целы все детали, так сиротливо стоит посреди дороги, запорошенный снегом. Кто бросил его? Есть ли него хозяин? А где, интересно, можно достать горючего?

Адиля смотрит на меня восхищённо, с неподдельным уважением, будто я своими руками на её глазах сделал этот трактор. И другие не сводят с меня глаз. Тракторист. Только теперь в полную меру понял я смысл этого понятия. Скорее бы мне в самом деле сесть на трактор. Как я хочу, чтобы хлеба родилось много, много.

Наконец мы дошли до завода. Люди, охая и ахая, поспешили к домам, под их защиту – только тогда я заметил, что ветер стал резким, пронизывающим.

– Судя по поведению моего желудка, уже давно вечер.

– Вечер не вечер, а за полдень перевалило.

– А для моего живота полдень наступил ещё в Лякинском лесу.

– Магазин, братцы.

– Столовая, слышите?

И в самом деле, по обе стороны широкой улицы расположились столовая, магазин, почта и другие учреждения. Грозно вдоль улицы гудели телефонные провода. Из-за шума ветра даже заводской гудок прозвучал очень тихо, напомнив мурлыканье сытого кота. Люди подтащили сани к дверям магазина и группами стали заходить туда. Но тут же возвращались на улицу, потому что в магазине, оказывается, нечем было поживиться. Черенки, топорища, деревянные лопаты, лотки для муки… Правда, красивыми горками возвышаются конфеты и пряники, да они выдаются по карточкам.

– Сюда, сюда! – позвала нас Сабираттэй. – Столовая здесь.

– Да уж, наверно, специально для нас наварили каши с маслом.

– Блинов напекли.

– Да нет, – улыбнулась Сабираттэй, – блинов и каши с маслом нет, а вот чай горячий – пожалуйста!

Это известие всех очень обрадовало. Но, конечно, все поместиться в маленькой столовой не могли, а потому туда зашли люди постарше, а мы стали сдвигать санки под навесом.

Наконец расселись. Посреди нашего «стола» – два ведра с кипятком. Засыпали морковный, ягодный, в общем, у кого какой был, чай. Все полезли за кружками, а у нас с Дамиром кружек не оказалось.

– Вставайте в очередь, после меня! – засмеялась Адиля. – Эх вы, растяпы! – Она расстелила на санках чистую вышитую скатерть. – Выкладывайте всё, что у кого есть!

Вот это Адиля! Но тут же наступило тягостное молчание. Многие уставились в землю. Кое-кто нерешительно достал из карманов маленькие, с вымя яловой коровы, мешочки. Чёрные, как брусок, слоёные лепёшки, пополам с лебедой, тонкие ломтики сырого хлеба из картофеля, смешанного с горстью ржаной муки, картофелины в мундире легли на скатерть Адили. Более уверенно клали на стол хлеб с добавкой овсяной, гороховой, чечевичной муки, но он крошился. Неожиданно сбоку, с самого края, поползла крутая поджаристая горбушка пшеничного хлеба.

Я проглотил слюну. Давно я не видел настоящего хлеба! Кто, интересно, ест такой хлеб?

Да это же дочь Фатиха Гимаева – горбатая Гульбадар. Смотрит на всех исподлобья, настороженно.

Руки потянулись к еде.

– Ибрагим, ешь! Вот мы и едим вместе! – шепчет Адиля.

А я не могу есть. Я смотрю на руки моих аульчан. Большие, с толстыми ногтями, мозолистые, изрезанные, растрескавшиеся от ветра, от воды, от холода, от труда руки… Руки, привыкшие за последние годы утирать слёзы, до сих пор хранящие прощальное, с дрожью, пожатие не вернувшихся домой мужей.

– Ешь, Ибрагим, ешь!

Я взял чёрствый кусок.

Воцарилась та торжественная тишина, которая бывает только во время еды. Пусть с примесью лебеды, но перед нами был хлеб, а хлеб требует почтения!

То ли от того, что желудку наконец стало тепло, то ли от того, что рядом Адиля, я снова, как вчера ночью, на лунной дороге, понял, что мы выстоим и жить будем хорошо, и это мы дадим отдохнуть нашим матерям.

– Эх, и вкусный до чего чай, тракторист! – словно угадав, о чём я думаю, улыбнулась Адиля.

Да, мы пили чай до изнеможения, пока на носу не выступил пот. Не знаю, удастся ли ещё когда-нибудь в жизни нам отведать такого вкусного чаю!

Адилю не узнать: порозовела, глаза заблестели. Не только у Адили… Лица всех сидящих за нашим общим столом украсились румянцем и улыбками. И развязались языки. Снова заговорили о счастливом прошлом, когда живы были мужья, о красных обозах с хлебом, о богатых трудоднях…

Вскоре всё съели. Лишь пшеничная горбушка так и осталась лежать до конца на скатерти Адили, светясь, как молодой месяц. Пришлось Гульбадар снова прятать её.

Конечно, очень приятно было сидеть, отдыхая, и попивать вкусный чай, но нам надо было спешить. И мы пошли. Чуть притихший вроде бы буран опять закружил снегом и ветром.

Сегодня обязательно нужно добраться до Касли – это понимали все. И, пока дорога шла вниз, мы шагали ходко, легко. Но вот начался крутой подъём, и сразу же люди стали выбиваться из сил. Лишь трое довольно легко добрались до вершины. Кто-то, сопя, едва ползёт вверх, цепляясь за выступы, большинство же ещё толпятся у подножия, со страхом разглядывая гору.

Сабираттэй тоже среди отстающих. Лицо её в красных пятнах, горящие огнём глаза провалились, она едва взбирается.

– Возьми санки у Сабираттэй, – шепчет мне Адиля.

Сабираттэй даже не поблагодарила, едва движется.

Теперь мы с Дамиром похожи на Гулливеров, тянувших корабли лилипутов, – у каждого из нас по шесть санок, связанных вместе.

– Слушай, как же завтра они пойдут с грузом, если сегодня едва тащатся пустые? – Безнадёжный голос Дамира пугает меня. Он-то идёт пока легко, а Адиля прямо на глазах за день сильно осунулась, хотя и она пока идёт хорошо.

– Завтра легче будет, – говорит она чуть задыхаясь. – Завтра не будет такой изнуряющей горы. А потом завтра мы домой пойдём. Домой идти всегда легче.

– Без тяжёлых санок легче. – Дамир вроде и не устал, прямо-таки бежит вперёд.

Идти неожиданно стало очень тяжело. Ветер, который вроде бы и приутих немного, теперь вывернулся откуда-то сбоку, резкий