Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

он занимал положение гарнизонного служащего, а затем был назначен в подчинение генерала-губернатора лорда Корнваллиса. На протяжении большей части 1790-х гг. Томас служил адьютантом капитана Александра Рида, помогая ему налаживать работу поместной системы, а потом опять вернулся на военную службу во время четвертной Англо-майсурской войны. Окончание этого конфликта ознаменовалось для Мунро назначением на престижную должность второго секретаря комиссии по послевоенному устройству Майсура. Занимаемые в последующие годы посты сформировали его репутацию как талантливого администратора, который в противоречивых условиях сложного региона смог наладить эффективную систему управления. Вернувшись в Британию после 27 лет пребывания в Индии, он был постоянным участником комиссий по переустройству Индии, прослыв одним из самых грамотных экспертов по региону. В 1814 г. вместе с молодой женой он принял решение вновь отправиться в Мадрас, заняв почетную должность судебного советника. Во время третьей Англо-маратхской войны Томас Мунро возглавил резервный полк мадрасской армии, прослыв теперь талантливым военачальником. После короткого визита в Британию в 1819 г., он вновь вернулся в Индию уже в качестве губернатора Мадраса, и не покидал ее до самой смерти в 1828 г.

* * *

Среди причин бурной трансформации, которую Шотландия пережила на протяжении второй половины XVIII-начала XIX вв., можно назвать множество факторов: рост рынков, расширенное использование природных ресурсов, в том числе, например, силы воды, дешевая рабочая сила, и другие. Однако лишь немногие оспорят тот факт, что решающей причиной потрясающего воображение роста стали блага империи, которые шотландцы получили, заключив унию 1707 г. История империи в равной степени принадлежит и XVIII, и XIX столетиям: если в эпоху, последовавшую сразу за унией, империя была залогом экономического развития, поставляя ресурсы и капитал, легшие в основу промышленного переворота, то веком позже она превратилась в важный фактор формирования идентичности и стала одним из символов идеи шотландскости. Двойственность имперской шотландской истории заключается и в другом. История империи должна включать не только рассказ о шотландской гордости и доблести, а также о достижениях, сделанных шотландцами на службе в колониальных войсках и администрации. Не менее важную, но гораздо более трагическую страницу этой истории составляет повествование о шотландских «чистках», послуживших основой массовой эмиграции в Канаду и Америку. Иными словами, империя – это не только колонии, но и изменения внутри страны – социальные, политические, институциональные. И все это было чрезвычайно важно, поскольку так или иначе сказывалось на национальной идентичности.

Империя предоставила шотландцам не только доступ на колониальные рынки, но и обеспечила им выгодную тарифную политику, а также военную защиту в длительных войнах, которые вела Британия против Франции в Вест-Индии и на Карибских островах за территориальную и торговую гегемонию. В конечном счете, британский рынок в Америке и Индии стал результатом значительных финансовых инвестиций, сделанных государством. Майкл Фрай в своей «Шотландской империи», вышедшей в 2001 г., доказывает, что между «шотландской» и «английской» империями была большая разница, обусловленная тем, что англичане свои колонии завоевывали силой оружия, тогда как шотландцы покоряли земли, вкладывая туда финансовые инвестиции и заселяя их эмигрантами[944]. Правда другой исследователь роли шотландцев в строительстве империи, Том Дивайн, считает это отличие иллюзорным. Даже, если шотландцы старались миром покорять новые земли, что тоже спорно, считает Т. Дивайн, колонии, с которыми они торговали, были британскими, и рынок, на который поступали товары и где обращались средства, был тоже британским, открытым благодаря британским мушкетам и пушкам[945].

Окончание эпохи экономического благополучия было предметом всеобщего беспокойства европейских правительств в XVIII столетии, и любое расширение национальных границ – территориальных, экономических, культурных – отныне могло быть достигнуто только посредством подавления и притеснения другой нации. Агрессия ради защиты национальных интересов являлась единственной практикой, с помощью которой можно было развивать коммерцию, а вооруженные силы были средством такой экспансии. Шотландские торговые сообщества в колониях были готовы идти на вооруженное противостояние, если оно в итоге обещало принести прибыль, что подтверждается открытым письмом в адрес умирающего Георга II в 1760, подписанным шотландской конвенцией королевских городов. Заслуга короля заключалась в военной поддержке в Вест-Индии и Канаде, результатом которой стало падение Квебека, в итоге чего шотландские торговые интересы стали быстро развиваться, и уже в октябре 1759 г. эдинбургские издатели продавали карты Гваделупы, Квебека и Монреаля. Эти территории которых будут наводнены шотландцами, сразу же после окончания Семилетней войны. Шотландские торговцы в колониях полностью разделяли идею о том, что торговля источник финансов, а финансы – это жизненный нерв войны[946].

Единственным эффективным гарантом шотландской торговли во враждебном окружении соперничающих европейских держав был королевский флот, чья поддержка находилась в зависимости от успешности унии. За год до ее подписания Уильям Питмедден призывал учесть уроки Дариена, признав реальность международного торгового мира, в котором купцы могут быть защищены только силой оружия. Успешная коммерция будет возможна только там, где она найдет поддержку армии, а последняя в свою очередь не может прийти из самой Шотландии, которая довольно бедна, чтобы содержать флот, способный отстаивать национальные интересы. Только защита «могущественной соседней нации» даст необходимую защиту в мире расширяющейся морской власти[947], и эти аргументы превратились в реальность в первые же годы после 1707 г., когда шотландская атлантическая торговля стала процветать под защитой королевского флота. Прибрежный торговый обмен также попал под защиту флота в результате принятия Крейсерского и конвойного акта 1708 г. Присутствие флота в собственных водах стало жизненно важным только в годы Семилетней войны, когда вражеские суда наводнили Пролив и южные прибрежные воды. Именно такая защита давала возможность шотландцам увеличить тоннаж торгового флота с 47 751 т в 1759 г. до 91 330 т. в годы Американской войны за независимость[948].

Все это способствовало и успеху колониального бизнеса. Шотландская заморская торговля стала доминировать в атлантическом товарообороте начиная с 1730-х гг. В 1762 г. половина шотландского экспорта и 52 % импорта составляла торговля табаком. Даже тогда, когда эта выгодная деятельность пошла на спад после войны в Америке, имперские рынки продолжали оставаться основными, и теперь уже торговля сахаром и хлопком из Вест-Индии становилась новым источником доходов. В 1814 г. более половины судов, отправляющихся из портов Клайда, вели торговлю с Карибами, Ямайкой, Барбадосом и территориями в британской Северной Америке, ежегодно расширяя доходы Глазго от этой деятельности. Связи с Вест-Индией были ключевым элементом в развитии шотландской хлопковой индустрии, и до конца XVIII в. Карибы были великолепным источником дешевого и качественного «морского» хлопка, импорт которого между 1790 и 1805 гг. вырос более, чем в три раза и поддерживал источники доходов жителей Лоуленда, занимающихся производством тканей.

Доходы, полученные от торговли табаком, сахаром и хлопком, имели непосредственное