Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

таком же положении, и мне никто не поможет». Это глубинная психология человечества, она ещё не изжилась в крови, потому что тянулась тысячелетиями с первобытных времён анимизма и тотемов. Протягивают руку чужому потому, что не хотят небесной кары, а в неё верят все, против своего желания, но верят. Далеко за примерами ходить не надо, вот ты. У нас уже с тобой был разговор о твоей самоотдаче, в результате всё оказалось выстроенным на вере в рай. Вы, христиане, готовы отдать всё на этом свете, с условием, что получите в десятикратном размере после смерти. Это как в лотерее, рискуешь вложить малое, чтобы приобрести большее. Сейчас почему говорят, что люди испортились, стали корыстнее, злее и эгоистичнее? Потому что в рай перестали верить. Если ничего не получишь потом, то никогда не отдашь ни куска сейчас, все и начали хватать момент и всё с ним сопряженное. Всё и сразу, некогда ждать, другого шанса не будет – вот девизы современности. Надо попробовать всё, теперь или никогда. Верни глубокую и реалистичную веру в рай, чтобы это было не на уровне бабушкиных слухов, а на уровне подавляющей идеологии, когда утверждение берётся за незыблемую безвариативность, как это было в прошлые века, и все опять станут нестяжателями и альтруистами. Никто, кроме полоумного, не осознающего, что он делает, не станет отдавать всё и всегда, зная, что никогда ничего взамен и не получит. Все святые и мученики умирали с мечтами о царстве Божьем, о вознаграждении, и утешались тем, что грешники потом поджарятся на сковородках. Да ладно? Никогда и никто не бывал наказан судьбой или высшими силами; болезни, страдания и мучения сыплются на человечество рандомно, но в поисках смысла всего этого – а смысл чаще всего ищется для того, чтобы обрести орудие сопротивления, ведь смысл делает явления предсказуемыми – народ приписывает страданиям жестоких преступников идею кары, а страданиям благочестивых людей идею загробного счастья. Но это почему-то не работает. Маленькие невинные дети рождаются больными, хорошие попадают в аварии, добродетельных случайно убивают в подворотне. Придуманная людьми схема не функционирует, и они теряют веру, живут, как приходится, как получается, и уже не стараются выводить закономерности. Хотя, конечно, есть принципиальные, которым не хочется признать, что всю жизнь верил в глупость и пустоту, и они умирают с молитвами на устах, пытаясь утешиться хоть как-то. Но и они попадают в небытие точно так же, как те, которые умерли со словами проклятий и похуизма. Ни те, ни другие не вернулись откуда бы то ни было, и не рассказали, оправдалась надежда или нет. - А что, если эта твоя теория – это твоя личная попытка оправдать себя? – прищурилась я. – Ты создал себе… да, даже не теорию, а гипотезу, ничем не доказанную, по которой имеешь право делать то, что делаешь, заодно в этой концепции не предусматривается расплата. Удобно. Ты себя успокоил. Или не до конца успокоил, но хочешь показать, что твёрдо в это веришь. Опять же, как сам сказал, потому что не изжил в крови предубеждения сверхъестественного характера. Поэтому тебе недостаточно верить и знать в одиночестве, тебе нужна какая-нибудь я, которой ты вобьёшь это в голову, которая проникнется и поверит в твою чушь, и тогда тебе будет ещё спокойнее, ведь найдя в чьих-то глазах отражение своей веры, убежденность, ты укрепляешься сам, получаешь опору. - Твоё право так думать, Даша, - спокойно улыбаясь, кивнул Джиён. Почему, когда мою веру опровергали или оспаривали, я нервничала, а когда его парадигмы пытались подточить и даже находили кое-какие внушающие доверия аргументы, ему было всё равно? – Наши мнения могут не совпадать, что ж в этом такого? Разве я вбивал тебе когда-либо что-то в голову? Откуда такая несправедливость? Я тебе всего лишь объясняю, по каким законам живу, как у меня тут что устроено, ты либо принимаешь, либо нет. Зачем же обвинять меня в принуждении? Ты всё как-то странно воспринимаешь. - Ты будешь отрицать, что пытался обессмыслить мою веру? - Я её не обессмысливал целенаправленно, я рассуждал при тебе о смыслах в целом, кто же виноват, если ты такая впечатлительная? – Джиён наклонился к тарелке, закинул порцию еды в рот и, подмигнув мне, зажевал. - Да, скучно вам явно не бывает, - хмыкнул Сынхён, по-отечески покачав головой. - Очень даже бывает, - из чувства противоречия сказала я, лениво принимаясь за завтрак, начавший остывать. – Скучно общаться с человеком, который не способен измениться, застыл в своём развитии, законсервировался, и талдычит одну и ту же нигилистскую патетику под лозунгами истины. - Зачем же меняться, если достиг венца развития? – якобы иронизируя, но скорее всего уверенный в правдивости утверждения, изумился Джиён. – Деградировать обратно? Это неинтересно. - Если вспомнить твои же утверждения, то истин много, а, значит, и идеалов. Отчего же непременно деградация? Всего лишь переход в другую разновидность. Не обязательно качественно падать, чтобы видоизмениться. - Против природы не пойдёшь, Даша, - мотнул головой Джиён. – Мутируешь или трансформируешься, а всё равно останешься тем же самым. Не может лев стать газелью, а утка – крокодилом. Из птенцов вырастают птицы, из телят – быки. Из драконов ручных обезьянок не слепишь. - Жаль, - уткнулась я в тарелку, - лемуры, например, чрезвычайно милы. - А я уж было подумал, что ты предпочтёшь какого-нибудь мускулистого жеребца, ну, знаешь, какого-нибудь породистого осеменителя. Кстати, интересно, как Мино поживает? – словно бы между делом вспомнил о нём Джиён, поглядев на Сынхёна. – Давно о нём ничего не слышал. - Ты не дракон, а собака сутулая, - сказала я себе под нос по-русски. - Бьюсь об заклад, она меня опять обматерила, - посмеялся Джиён. – Всегда ругается на своём родном. Сынхён, не участвуя в наших личных разборках, посмотрел на время, доедая завтрак и переходя к кофе, принесённому Руби. Наверняка он тоже знал о том, что у меня с Мино что-то было, но не показал это никаким образом. - Мне поторопиться? – сразу же ощутила я нежелание прощаться с Джиёном. Только что готова была ненавидеть его заново, но возникшая угроза расставания немного отрезвила. - Да нет, - опомнился Сынхён, что посмотрел зачем-то на часы, - это привычка просто. Ешь спокойно. - Вот видишь! – посмотрела я на Джиёна. – Существуют и совершенно бессмысленные поступки, не мотивированные наградой или наказанием. Захотел – сделал, и ничего такого не произошло! - Братишка,