Российский колокол №3-4 2021 - Коллектив авторов

прохладой, и прежде чем Кира осознала, что происходит, волоски у нее на загривке поднялись дыбом, будто она была маленьким хищным зверьком. Ей стало страшно, как будто ее маленькое незаметное дело вдруг нарушило установленный миропорядок, словно на подушке, как на брусочке из дженги, держался ее огромный дом, который сейчас грозил обрушиться Кире на голову

Ей показалось, что кто-то стоит у нее за спиной. Объем комнаты замкнулся, и там, где секунду назад распахнутая дверь давала возможность выйти, возникло препятствие. Кира медленно взяла в руки гостевую подушку, прижала ее к груди, словно пыталась закрыться ей, как щитом, – и только потом повернулась.

Никого не было. Дверь была открыта, а за ней тянулся коридор, привычный, за исключением того, что вместо ковровой дорожки в свете настенных светильников мерцали яркие гладкие доски пола. Дорожку сняли сразу после смерти Димы.

Ощущение замкнутого объема и чужого присутствия пропало, холод исчез, и все же, не в силах противостоять многолетней привычке, Кира двинулась к коридору с подушкой в руках. Руки ее свело так, что пух и перья сжались в тонкую комковатую прослойку. Опустив голову, на трясущихся ногах Кира дошла до гостевой спальни и медленно вошла в комнату. В окно светило яркое солнце. Она медленно и осторожно положила подушку обратно на кровать, взбила, разровняла уголки, потом прошла к лестнице и спустилась вниз, в кухню, где на полу возле шкафчиков стояла затянутая в мусорный пакет подушка с запахом его туалетной воды. Она взяла пакет в руки и стала развязывать завязанные крепким узлом ручки. Ручки не поддавались, их тонкие пластиковые складки прочно впаялись друг в друга. Кира чувствовала себя беспомощной.

Развязывая пакет, Кира прошла через столовую и вышла в гостиную, откуда на второй этаж шла широкая металлическая лестница. Серые стены гостиной растворялись в полутьме, длинные диваны и темные стулья грозили острыми углами. Мебель в их с Димой доме была холодная, жесткая, правильных геометрических форм. Круги, квадраты и треугольники соединялись причудливо, составляя пугающие бредовые фигуры. Металлические вставки хищно поблескивали на ярких однотонных поверхностях, словно воткнутые в мебель ножи.

У подножья лестницы в нише висела огромная картина неизвестного Кире художника. Картина всегда пугала ее, потому что с нее смотрели десятки людей с едва намеченными лицами, погруженные в вязкий синий сумрак. Они разевали овальные беззубые рты, страдальчески поднимали брови. Одинаково геометричные и вместе с тем неуловимо разные, эти люди застряли в мучении, словно в ловушке.

Видеофон зазвонил, избавив ее на время от необходимости подниматься наверх. Кира подошла, чтобы ответить, и увидела на экране совершенно незнакомое лицо. Толстая женщина в возрасте напряженно смотрела в камеру и оживилась, когда Кира сказала в трубку:

– Да?

– Кира! Слава богу, я тебя нашла! Открывай, открывай скорее!

Кира нажала на кнопку, калитка открылась, по дорожке к дому застучали быстрые тяжелые шаги. Дверь распахнулась, темная фигура надвинулась на нее и подмяла под себя, так что Кира очутилась внутри мягкой теплой тучи. Между их телами зашуршала заключенная в целлофан подушка. Гостья отодвинулась, и Кира увидела широкое лицо с угреватой кожей, маленькие глаза, круглый нос, двойной подбородок и короткую бабскую стрижку. На вид пришедшей было лет сорок, и Кира была уверена, что не видела ее никогда.

– Бедная, бедная моя, – сказала гостья, но сочувствие в ее голосе казалось деланным. – Да ты что, меня не узнаешь?

– Нет, – сказала Кира, прижимая к груди подушку, словно желая ею защититься.

– А это что у тебя? – Гостья с детской непосредственностью сменила тему, и стало ясно, что подушка, в отличие от Кириного горя, интересует ее больше. Она вынула пакет из Кириных рук и внимательно изучила содержимое через черную пленку. – Вещи после него выкидываешь? М-м. Правильно. Ты поставь тут, я буду уходить, захвачу и выброшу. Хоть чем-то тебе помогу, бедная.

Гостья резво скинула ботильоны и развязала пальто, под которым оказались дешево блестящая черная трикотажная кофта и простая черная же юбка. Повесив пальто и объемистую сумку на вешалку, она прошла мимо Киры в гостиную, обдав ее запахом сладких духов и разгоряченного большого тела. Кира пошла за ней. Незнакомка стояла посредине комнаты и зачарованно разглядывала мебель, лестницу и страшную картину на стене.

– Ничего себе у тебя! – сказала она с плохо скрываемой завистью. – Вот это дом! Охренеть! Так ты что, правда меня не узнаешь?

– Нет, – виновато ответила Кира.

– Не, ну я располнела, конечно. Толстая, да, понимаешь? – Гостья весело рассмеялась. – Не узнать теперь. Вот, блин, я всегда таким завидовала, как ты: не толстеете ни фига.

Гостья еще что-то рассматривала и говорила, но Кира не слушала, катая в голове ее последнюю фразу. Фраза гремела, перекатываясь, словно набитая горохом погремушка. Неясно, что именно так зацепило в ней Киру, возможно, поразительной была сама мысль о том, что кто-то может ей завидовать, особенно ее худобе, ее способности сутками не есть, вот только в этой способности не было никакой Кириной заслуги. Просто Диму бесила ее привычка «зависать» – замирать, глядя перед собой, не испытывая чувств, ни о чем не думая, не двигаясь, почти не дыша. Ее тело закутывалось в пустоту и тишину, словно в кокон, и он бил ее, если заставал в таком состоянии. А если не заставал, Кира, очнувшись, пугалась, потому что не знала, как много прошло времени. Она начинала торопиться, чтобы прикрыть свое отсутствие, нервничала, тряслась, вещи валились у нее из рук, ноги запинались о края ковров, ступени и пороги, и это тоже выводило Диму из себя. И чем больше он бил ее, тем чаще она закутывалась в кокон и тем чаще он ее бил. Круг замыкался, змей кусал себя за хвост, и Кира чувствовала, что виновата сама, что сама себя разрушает, потому что, если бы она не терялась во времени, Дима перестал бы бить ее и все стало бы хорошо. И может быть, она даже растолстела бы, потому что смогла бы есть каждый день. Ведь когда тело от боли распадается на куски, есть совсем не хочется. И когда страшно, желудок сжимается и начинает принимать пищу, только когда заводится внутри с металлическим звуком «жить-жить-ж-ж-ж-жить» маленький упорный мотор.

– Я ж Анька Николаева. – Темное тело гостьи снова нарисовалось перед Кирой. – Теперь, правда, Бурова. Ну?

«Ну?» прозвучало требовательно и жестко, и Кира сжалась, поняв, что от нее требуют ответа, которого у нее нет.

– Да блин! – гостья закатила глаза. – Ты, Сытина, как была тормоз, так тормоз и есть! У тебя как фамилия-то сейчас?

– Власова.

– Ну че