Российский колокол №3-4 2021 - Коллектив авторов

их лицами. Что-то шуршало – словно Дима перебирал своими ненастоящими пальцами. Кира не узнавала в этом шорохе и в этом дыхании звук мерзлых снежинок, которые ветер бросал о стенку гроба, катил по дорогому Диминому костюму. В глазах у Киры потемнело, ноги подкосились, и она стала оседать на гроб, нелепо раскинув руки.

Кто-то брезгливо охнул в толпе, Лариса ненатурально взвизгнула. Костя, стоявший рядом, подхватил Киру поперек туловища, закинул на плечо и быстро, чтобы не задерживать церемонию, вынес ее из толпы. Кира очнулась почти сразу и, покачиваясь на его огромном плече, смотрела, как при каждом шаге перед ее глазами поднимаются и опускаются надгробные камни. Их темные гранитные ребра выступали из-под истончившихся снежных шапок. Костя донес ее до скамейки перед могилой цыганского барона, с влажным китовым выдохом сбросил с плеча, усадил, убедившись, что она не заваливается набок, и сказал:

– Очухаешься – придешь.

Развернувшись, Костя быстро зашагал назад. Руки он убрал в карманы, крупную голову втянул в плечи, спасая шею и уши от резкого ветра, и в темно-сером пальто сам казался огромным гранитным памятником, который спешит вернуться к могиле.

Кира хотела встать и сразу пойти за ним, но оказалось, что идти не может. Ноги были ватные, сердце колотилось, и от усилий к горлу поднималась тошнота. Тогда Кира снова села на скамейку, закрытую от ветра гигантским надгробьем. Высокую плиту с портретом усопшего окружали колонны и статуи скорбящих женщин. Кира подняла воротник, натянула рукава пальто до самых кончиков пальцев и погрузилась в странное, похожее на транс состояние: то ли в сон, то ли в то сковывающее волю безразличие, которое охватывает замерзающих в снежной пустыне.

Погружение было глубоким, но не безвозвратным, когда в Кирином теле снова заработал и разогнался мотор: «Жить-жить-ж-ж-жить». Завертелись колеса, натянулись нити нервов, напряглись от пущенного по проводам электричества мускулы, и независимо от Кириной воли глаза ее открылись. Киру затрясло от холода, она поняла, что пальцы на руках застыли и не сгибаются. Вставать и разгибаться было больно, но мотор не останавливался, заставляя встать и пойти. Медленно переставляя ноги, Кира отправилась к Диминой могиле. Там не было людей – она увидела это издалека. На месте, где еще совсем недавно зиял прямоугольник ямы, возвышался свежий земляной холм, тщательно утрамбованный лопатами. Ветер колыхал ленты венков, пытался разворошить тщательно уложенные букеты.

Тогда Кира вышла на ведущую с кладбища дорогу. Стоянка перед воротами была пуста. Серая лента асфальта скользила вдоль кладбищенской ограды и терялась в лесу. Холодно было невыносимо. Киру трясло. Она обшарила свои карманы, но пальто было новым, и в карманах не оказалось ни телефона, ни денег. Больше всего ей хотелось сейчас вернуться к могиле барона, сесть на лавочку, закрытую от посторонних глаз, и снова почувствовать себя одинокой и спокойной. И женщины с искаженными чертами плохо высеченных из мрамора лиц плакали бы над ней, и ободряюще улыбалось бы с гранитного пьедестала ярко раскрашенное кукольное лицо пожилого цыгана. Но пошла она не туда, а вперед, к шоссе, обхватив себя руками, не столько чтобы согреться, сколько в попытке унять крупную дрожь, которая делала ее походку похожей на пляску святого Витта.

До маршрутки, а там просить и умолять взять ее без денег. Кира знала, что жалкая: худенькая, глаза огромные, подбородок маленький, а брови черные, с изломом, словно созданные специально для того, чтобы подчеркивать ее взгляд вечно обиженного жизнью просителя. А если маршрутчик не возьмет – идти пешком. Или ждать. Кира знала, что оставили ее не со зла, просто Дина слишком поглощена своим горем, а потом вспомнит и заберет: она не любила терять свое и своих.

– Вам плохо? – спросил кто-то, догоняя ее.

Кира обернулась и увидела мужчину в коричневой кожаной куртке. Ему было лет тридцать пять, он был высок и худ, за спиной нес гитару в черном потрепанном чехле.

– Нет. Нормально, – привычно ответила Кира.

Губы ее замерзли, и фраза вышла неразборчивой.

Он вгляделся в ее лицо, посерьезнел:

– Давайте-ка побыстрее.

Тяжелая рука незнакомца обняла Киру, узкий пояс тепла обжег ее плечи, словно температура его тела была выше обычной человеческой. Бок прижался к боку, Киру снова затрясло, но это была дрожь облегчения, кровь понесла тепло от бока и плеч к кончикам пальцев и щекам.

Незнакомец шел все быстрее и быстрее, заставляя ее бежать, лес сгустился вокруг, не давая ветру обжигать ее холодными касаниями, и в маршрутку Кира вошла раскрасневшаяся, жаркая, запыхавшаяся.

Незнакомец кинул несколько монет на пыльный ковролин, которым была выстелена полка рядом с водителем, и прошел вслед за Кирой к задним сиденьям грязного автобуса, в котором было натоплено так жарко, что было сложно дышать.

В пустом автобусе они сели так, что между ними осталось пустое место. Ощущение руки, обнимающей ее за плечи, быстро растворялось в душном воздухе. Ей снова хотелось спать, на этот раз оттого, что она согрелась.

– Кстати, я – Кирилл, – сказал он, бережно пристраивая гитару у ног. – А вас как зовут?

– Кира.

– Вы кого-то навещали?

– Хоронила.

– Мои соболезнования. Родственник или друг?

– Муж.

– Молодой?

– Сорок два.

– Болезнь или несчастный случай?

– Я не знаю, мне не говорили.

– Разве так бывает?

– Бывает.

– А у меня жена. Тоже молодая. Тридцать два. Несчастный случай.

Он, наверное, ждал соболезнований, но Кира промолчала. Она не умела говорить с людьми о грустном. И не смогла сказать, что провожать ее от маршрутки уже не нужно. А он пошел, и она в конце концов подумала, что он хочет, чтобы ему вернули деньги за проезд. Еще больше в своей мысли она утвердилась, когда поняла, что он хочет войти. Впрочем, войти Кира ему не позволила.

– Сейчас, подождите, – сказала она и скрылась за дверью.

Он остался стоять на крыльце и, когда она вынесла ему двадцать пять рублей, кажется, удивился, но монеты взял, а что еще ему было делать: или брать, или признаваться, что надеялся попасть внутрь. Пока Кира ходила за мелочью, он написал карандашом на клочке бумаги номер своего телефона и отдал ей.

Она не стала ждать, пока он закроет за собой калитку, быстро захлопнула тяжелую, окованную металлом дверь. С одной стороны, ей следовало бы пригласить спасителя в дом, с другой – было страшно, как будто Дима, показавшийся ей на кладбище таким живым, мог вернуться в любую минуту и, обнаружив у себя незваного гостя, решить, что жена принимает любовника.

Бок ее привычно заныл. Даже мертвый, Дима напоминал ей, как следует себя вести и как