Королевство Кипр и итальянские морские республики в XIII–XV веках - Светлана Владимировна Близнюк

латинский Восток в случае прямой внешней угрозы останется у европейцев, в том числе и у генуэзцев и венецианцев, до тех пор, пока там будут живы их последние территории. Это ощущение долга будет поддерживать крестоносную идею на протяжении не одного столетия и не даст ей окончательно умереть вплоть до конца XVI в.

Поведение католической церкви в отношении Египта также претерпевало серьезные мутации: от строжайших запретов какой-либо торговли с ним до разрешения посещать католикам святые места, обосноваться францисканцам в Иерусалиме и главное — торговать, соблюдая нехитрое правило не поставлять мамлюкам стратегические товары.

Крестовые походы позднего средневековья породили еще один очень интересный феномен экономической жизни Европы: торговые войны. Это было как наложение экономического эмбарго на торговлю с мусульманами, так и объявление европейскими торговыми государствами торговых бойкотов латинским правителям Востока. Папские санкции против мамлюков оказались абсолютно бездейственны против экономики Египта, вызвали всплеск контрабанды среди европейского купечества, но одновременно способствовали подъему кипрского рынка. Лузиньяны смогли воспользоваться ситуацией, взяв на себя роль защитников экономических рубежей христианского мира и сконцентрировав торговые потоки региона в Фамагусте. Эмбарго реально было на руку мусульманскому, иудейскому, сирийскому купечеству, на которых папские постановления, понятно, не распространялись и которые абсолютно свободно приходили в Фамагусту, превратив ее, таким образом, в крупнейший центр обмена товарами Востока и Запада. Одновременно западное купечество не могло смириться с крайне невыгодным для себя эмбарго и никогда строго не только не следовало указам Римской курии в этом вопросе, но и регулярно нарушало их. Их недовольство и размах контрабанды заставили папство вскоре пойти на уступки и отменить собственные постановления, ограничив лишь торговлю стратегическими товарами военного предназначения. Уровень прибыли для купечества всегда оказывался важнее крестоносной борьбы. Для получения максимальных торговых прибылей допустимыми, позволительными и моральными оказываются любые средства, даже нанесение прямого экономического ущерба своим же единоверцам. В отношении Кипра последним средством не раз пользовались и генуэзцы, и венецианцы, но никогда этого себе не позволяли купцы из других торговых городов Средиземноморья. К экономическим бойкотам, пусть и очень действенной мере, прибегали только в исключительных случаях, ибо, так или иначе, они больно ударяли по обеим сторонам. Вопрос был только в степени ущерба для обеих сторон конфликта. Экономика более сильной стороны была способна пережить экономический шок, найти альтернативы и достаточно быстро регенерироваться. Экономика более слабого партнера, в роли которого в отношениях с итальянскими морскими республиками всегда оказывалось Кипрское королевство, рисковала парализацией торговли и, как следствие, полным обрушением. Последнее обстоятельство расчищало прямую дорогу не только к затяжному экономическому, но и политическому кризису, выход из которого было найти непросто. Кипрские короли отдавали себе в этом отчет и поэтому, как правило, быстро шли на уступки и компромиссы. Другие торговые "нации" Средиземноморья, чья экономика не могла сравниться с генуэзской и венецианской, но могла пострадать не меньше кипрской от введения эмбарго, приносящего весьма сомнительный результат или остающегося вовсе безрезультатным, не позволяли себе воспользоваться этим инструментом для достижения привилегированных позиций на острове Лузиньянов. Даже генуэзцы и венецианцы, неоднократно громогласно заявлявшие о бойкотах, никогда не доводили дело до полной эвакуации своих граждан с острова. Экономический бойкот означал экономический шантаж более сильным более слабого: шантаж — способный привести к полномасштабной войне. Последняя, как правило, не входила в планы обеих сторон, что заставляло слабого идти на уступки, а сильного соглашаться на компромиссы. Введение экономически санкций против другого государства, таким образом, — удел сильнейшей экономики, способной выжить в их условиях, и никак не иначе.

Крестовые походы вызвали к жизни крупнейшую миграцию населения за пределы Европы за всю историю средних веков. Эта миграция была вынужденной и добровольной, экономической и политической, социальной и военной, религиозной и культурной, временной и постоянной. Все крестоносцы без исключения являются добровольными, политическими, военно-религиозными мигрантами: временными, т. е. возвратившимися назад после исполнения обета крестоносца, или постоянными, т. е. осевшими на Востоке и обретшими для себя здесь вторую родину. За крестоносцами-рыцарями потянулся большой шлейф торговцев разных мастей, постепенно вытеснявших собой рыцарский франкский элемент купеческим итальянским. Кипрское королевство пережило несколько волн вынужденных мигрантов, которые оказались на острове из-за политических проблем. Самая крупная из них латино-сирийская, несомненно, имела место после потери Иерусалимского королевства и всех латинских владений в Сирии и Палестине в 1291 г. Вторая, значительно более слабая греко-латинская приходится на момент завоевания Константинополя турками в 1453 г. Между этими крупными волнами имел место практически постоянный, но едва заметный поток вынужденных политических мигрантов из других захваченных турками областей Романии или культурно-политических мигрантов антипаламитов из Византии. Добровольных религиозных мигрантов-паломников Кипр принимал, размещал, охранял постоянно, выполняя предназначение государства крестоносцев. Прием большого числа вынужденных переселенцев приводил к сложнейшим социальным, политическим, экономическим и религиозным проблемам в королевстве. Тем не менее, Лузиньянам всегда удавалось с честью с ними справляться и исполнять свой долг христианских государей-крестоносцев до конца.

Итальянские купцы — мигранты экономические. Генуэзцы на Кипре всегда были в большей степени мигрантами, чем иммигрантами. Они не вживались в среду, не инвестировали средства и силы в кипрскую землю, в аграрную экономику, а всего лишь эксплуатировали колонию. Генуэзские земельные феоды не управлялись самими владельцами, а были предназначены для получения денежной прибыли. Вместо земли, генуэзцы с удовольствием приобретали в качестве феодов красильни и мастерские по производству тканей-камелотов, широко востребованных на международном рынке. Генуэзские земельные феоды не превратились в крупные плантации по выращиванию какой-либо культуры, например, сахара или хлопка, также активно приобретавшихся на рынке. Организация производства технических культур требовала капиталовложений, постоянного управления, взаимодействия с местной властью, выстраивания отношений с производителями из местных жителей. Генуэзцы не были склонны к долгим инвестициям с долгосрочной отдачей. Они выбрали быстрые деньги, краткосрочные инвестиции с быстрой окупаемостью, экстенсивную, техническую эксплуатацию земли без личного управления ею. Генуя предпочла получить в свои руки наиболее доходный и отлаженный сектор кипрской экономки, финансовый и торговый узел Кипра — Фамагусту. Среди генуэзцев был особенно высок престиж деловой активности, и в Фамагусте они создают невероятно демократичную среду в торговых делах. При уплате налогов вход на рынок — открыт для всех. Социальное происхождение или этническая принадлежность не имели никакого значения. Тем не менее, жесткие требования уплаты таможенных и торговых пошлин ко всем участникам рынка, недостаточная гибкость в отношениях с иностранным купечеством, свойственная когда-то Лузиньянам, не способствовали притоку населения в город, а скорее вели к медленному затуханию городской жизни и заставляли купечество искать обходные альтернативные торговые пути к египетским портам. Генуэзцы оказались для Фамагусты простыми колонизаторами, не склонными к инвестициям в развитие города. Они ничего