Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

После этого великий визирь спросил Нератова, чего тот хочет от турецкого правительства. Нератов ответил: установить дипломатические отношения с южнорусским правительством, признать за нашей дипломатической миссией все дипломатические права и привилегии, а за нашими подданными в Константинополе и Турции — все права, предоставленные европейцам по Севрскому трактату, в частности касательно консульских судов и изъятия из-под турецкой юрисдикции наших подданных. При этом по последнему пункту Нератов сказал, что речь, в сущности, идёт только о консульском суде в Константинополе, где, кстати сказать, фактически властвовали союзники. Нам, однако, необходимо было согласие турецкого правительства, главным образом с точки зрения будущего. Исчезни, положим, правительство Врангеля и стань Константинополь затем чисто турецким городом, картина сразу переменится. Именно сейчас надо было пользоваться нахождением на территории России антибольшевистского правительства, чтобы обеспечить права будущих русских эмигрантов.

Великий визирь расчленил просьбу Нератова на несколько пунктов — по его выражению, на политическую и юридическую. Политически правительство султана не желало вмешиваться во внутренние русские дела и намеревалось сохранять полный нейтралитет в гражданской войне. Никакие дипломатические сношения политического характера с правительством Врангеля невозможны, Порта не может послать своего представителя в Севастополь и аккредитовать при себе Нератова в общепринятом смысле слова, т.е. путём торжественного приёма у султана и зачисления в дипломатический лист наравне с иными представителями иностранных государств. Великий визирь, однако, соглашается признать за нашей фактически существующей дипломатической миссией все дипломатические права и привилегии, установленные для дипломатических представителей, вплоть до дипломатических паспортов, виз, освобождения от таможенного досмотра и т.д. За нашим консульством он готов признать те же права, что и за иными европейскими консульствами, вплоть до образования консульских судов, но в пределах Константинополя. Что же касается азиатской Турции, то это вопрос особый и учреждение там консульств и консульских судов может иметь место лишь с особого разрешения турецкого правительства.

За нашими подданными в Константинополе и Турции великий визирь также готов признать все права, признанные за остальными европейцами, и, если Нератов этого хочет, Порта может разослать соответствующий циркуляр своим властям. Если каким-либо русским подданным было бы совершено преступление уголовного характера в азиатской Турции, турецкие власти направят преступника прямо в Константинополь. Вот всё, что может сделать Порта. Великий визирь повторил, что никаких деклараций международного свойства по поводу врангелевского правительства он делать не будет, ибо, как бы эта декларация ни была составлена, её поймут как вмешательство Турции в русский вопрос.

Нератов ответил, что его совершенно удовлетворяет ответ великого визиря и он сообщит о нём своему правительству, не ожидая присылки копии циркулярного приказа великого визиря своим властям касательно нашей дипломатической миссии, консульства и наших подданных в Константинополе и Турции. Кроме того, Нератов просил разрешения обращаться по текущим делам в Порту наравне с прочими миссиями. Великий визирь ответил: «Это само собой разумеется, мы признаём вас наравне с другими европейскими дипломатическими представителями, но только без аккредитования при султане и занесения в наш официальный дипломатический лист; во всём остальном и ваша миссия, и ваши подданные будут иметь все права европейских представителей и подданных». На этом закончилось свидание Нератова с великим визирем.

Нератов немедленно по приезде в посольство вызвал меня и спросил, что я думаю по поводу этого первого дипломатического контакта и может ли это быть названо с международно-правовой точки зрения признанием de facto правительства Врангеля. Я ответил, что, согласно международному праву, признание de facto может иметь самые разнообразные формы, начиная от торжественной декларации, посылки и приёма дипломатических представителей до молчаливого признания данного правительства путём фактических деловых сношений с ним, признания его паспортов, фактического признания прав его подданных наравне с другими иностранцами, допущения с ним торговых сношений, хотя бы и без всяких специальных договоров по этому поводу, и т.д.

В данном случае, если великий визирь исполнит свои обещания, признание de facto врангельского правительства, безусловно, налицо даже без установления прямых дипломатических сношений. Это выражается в общении признавать на деле дипломатические и консульские прерогативы нашей миссии и консульства в Константинополе, а также уравнять наших подданных со всеми прочими европейцами. Тот факт, что Турция не пожелала установить дипломатические отношения, никак не связан с вопросом о признании, а относится к области чисто международной политики. Так, например, после русско-японской войны японское правительство пожелало иметь в Константинополе своего посла и консульское представительство, а Порта отказала японскому правительству, найдя, что подобное излишне, ибо не вызывается насущными потребностями. Из этого, однако, не вытекает, что Порта отказала японскому правительству в признании. С другой стороны, врангелевское правительство ни в малейшей мере не заинтересовано в том, чтобы иметь турецкого представителя в Севастополе или же обязательно настаивать на представлении Нератова султану на торжественной аудиенции с вручением верительных грамот. Важно лишь то, что великий визирь признаёт за нами все те дипломатические и консульские права, какие даны союзникам и прочим иностранным подданным по Севрскому трактату.

Правда, на основании изложенного разговора Нератова с великим визирем трудно претендовать на получение вакантного места русских представителей в международной контрольной комиссии по Черноморским проливам, но это опять-таки связано не с признанием правительства Врангеля, а с подписанием Севрского трактата. Лишь после подписания этого трактата русское правительство могло бы иметь своих представителей в названной комиссии. Зато наша морская база теперь имеет юридическое значение в глазах не только союзников, но и турок, что опять-таки важно для нашего будущего положения в Черноморских проливах.

В общем, я от души поздравил Нератова с удачным началом наших дипломатических сношений с Портой. Это было первое (если не считать славянской Болгарии) официальное сношение антибольшевистских правительств с нашими прежними врагами. Я спросил Нератова, шла ли речь о Севрском трактате и нашем положении в связи с окончанием мировой войны. Нератов сказал, что в самом начале разговора он заметил, что Россия не подписала Севрский трактат и настоящие послевоенные русско-турецкие отношения могут регулироваться лишь на основании новых международных соглашений. В частности, Севрский трактат не может, очевидно, быть обязательной основой русско-турецких отношений. Это заявление Нератова, по его словам, было воспринято визирем с большим удовлетворением.

Нератову великий визирь понравился своим европейским обращением, сочетающимся с восточной любезностью. Видно было, однако, что он мало осведомлён (или делал вид, что мало осведомлён) о нынешнем состоянии русского вопроса, хотя сравнение врангелевского правительства с печальной памяти кавказским Азербайджаном было весьма ядовитым выпадом против Врангеля. Последний, наверное, обиделся бы