Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

он перечисляет то, чего христиане должны избегать — всякой неправды, обмана, сребролюбия, клеветы, лжесвидетельства, к Фил. 2, 2. Он подчеркивает это особенно по отношению к вдовам, 4, 3. К нравственным заблуждениям, против которых предостерегает Павел, I Кор. 6, 9, он относится лишь как к соблазну юности. Идеалом являются чистота юноши и девушки; то, что сказано по этому поводу, не производит впечатления, чтобы на пути осуществления этого требования встречались большие препятствия. Христианская нравственность развилась и окружает отдельных членов общины наподобие оборонительного вала, резко отделяя их от всего языческого. Опасность возникает теперь в другой области: появляется духовенство, легко злоупотребляющее своим положением не только в смысле ложного учения, но также в смысле жестоких, пристрастных приговоров и самообогащения. Случай с Валентом является печальным примером. Но и он представляет собою скорее исключительное, чем типичное явление.

Любовь и повиновение — таковы два полюса, вокруг которых вращается христианская жизнь характеризуемых общин. Любовь, стоявшая в первые времена христианства на главном месте, ведет нас назад, непосредственно к основным мыслям Евангелия: в этом как для Иоанна, так и для Павла учителем был сам Христос. Напротив того, повиновение, выдвинутое на первый план Игнатием, обнаруживает дух позднейшего развития, оно указывает на будущую организацию католической церкви. Замечательно, что мы находим то и другое уже в том послании римской общины к общине в Коринфе, которое очевидно не было затронуто влиянием иоанновского круга. Мы констатируем опять тот факт, что одинаковый дух, хотя бы он и проявлялся в весьма различных формах, создает совершенно сходные воззрения и положения.

НАЧАТКИ ГНОСИСА

Мы имели уже случай наблюдать разлагающие силы двух родов: с одной стороны, в христианстве не могли ужиться друг с другом момент познания и нравственная сторона христианства; с другой стороны, в нравственные воззрения христианских общин проникали аскетические тенденции тогдашнего мира. Эти два мотива являются определяющими факторами для той формы христианской нравственности, которую мы находим в гносисе. Весьма неопределенное название для трудно понимаемого явления! Твердо установлено лишь то, что явление это не было специфически христианским; течения, господствовавшие в то время всецело над умами, оказали влияние и на юное христианство. Спекулятивная потребность и стремление к искуплению, к очищению создали из мифологии и астрологии Востока и из греческой философии и мистериософии удивительные системы и ритуалы, на которые Евангелие Христа наложило более или менее сильный отпечаток. С религиозно-исторической точки зрения в высшей степени интересно видеть, как просветляюще действует христианство на весь этот мир представлений и как его влияние делается все сильнее. Еще более важным является другое наблюдение: само христианство, Евангелие, вовлеченное в этот круг воззрений, своеобразно видоизменилось: в нем начало создаваться учение о вере и нравственности, теология, и последняя, на базе греческой спекулятивности, сделала Евангелие отвлеченным, изгоняя из него исторический момент. В данной связи нашей задачей может быть лишь исследование того, какое влияние оказало все это направление на нравственную жизнь. Мы ограничиваемся при этом сознательно начатками гносиса. Великие системы Басилида, Валентина и др. лежат за пределами рассматриваемого нами периода: и, действительно, они образуют нечто своеобразное, новое. Не говоря уже совершенно о том, что мы имеем перед собою теологическую работу, — Исидор, сын Басилида, написал собственную этику, — в этих системах явно обнаруживается прогрессирующее влияние христианства. Встречаются определенные ссылки на Священное Писание, на слова Господни, и толкование их показывает, что позитивные мысли Евангелия уравновешивают отрицательные мысли общегностической этики. Ближе к первоначальному гносису, чем эти системы, стоят рассказы так называемых апокрифических деяний апостолов, изображающие в форме романов судьбы апостолов Фомы, Андрея и Иоанна, с целью этим путем перенести в церковные круги воззрения общегностических тайных собраний. Эти апокрифы мы можем использовать в качестве иллюстраций, хотя они и возникли значительно позже; то, что они рассказывают, дает картину отношений и взглядов, которые много старше по времени, чем сами сочинения. От рассмотрения, однако, вышеназванных систем мы отказываемся, тем более, что для нас менее важно систематическое обоснование, чем фактическое воздействие этических тенденций.

Начатки гносиса окутаны, правда, полным мраком. Конкретные образы вполне отсутствуют. Такие имена, как Гименей, Александр, Филет, Фигел и Гермоген, ничего нам не говорят, I Тим. 1, 20, II Тим. 1, 25; 2, 17; 4, 14. Нельзя составить себе ясного представления, благодаря противоречивости источников, даже о тех первых деятелях гносиса, как, например, Керинф, о которых говорится в общепринятой истории ересей. Больше материала для суждения о них дают нам, пожалуй, типичные наименования из Ветхого Завета, как, например, Валаам, Иезавель, Ианний и Иамврий, которыми обозначаются в полемике отдельные направления и их вожди, Апк. 2, 14, 20; II Тим. 3, 8; Иуд. 11. Все же даже на основании этих скудных данных мы можем установить, что начало движения восходит к первым временам христианства. Гностическими были уже тенденции, с которыми Павел боролся во Фригии. Послания Иоанна полемизируют с гностиками Малой Азии (быть может, с Керинфом). Пастырские послания и послание Иуды (И послание Петра) борются с гностиками различных направлений. При разборе этих указаний следует, однако, всегда помнить, что гносис обозначает не замкнутую систему, но пеструю совокупность воззрений, и что границы, отделяющие его от церковного христианства, в высшей степени неопределенны. Исключение из общины, которого требует II Иоан., согласно I Иоан. представляется уже совершившимся. II Тим. 2, 20 предлагает даже теорию для совместного существования праведных и ложных христиан, в то время как Иуд. 23 настаивает на полном отделении и, как кажется, почти не верит в возможность их обращения. Игнатий предостерегает против них: это бешеные псы, кусающие исподтишка, которых трудно спасти, Еф. 7, 1. Таким образом, не всегда легко точно определить, где кончается общехристианское и начинается гностическое.

Гносис есть прежде всего интеллектуализм, односторонняя переоценка момента познания за счет нравственной деятельности. В этом смысле мы наблюдали «гносис» уже у «сильных» в Коринфе.

Для Павла вера была в то же время источником высшей нравственной силы, но чем дальше, тем больше расходятся эти два фактора, тесно связанные между собою — познание веры и нравственное поведение. На первый план выдвигается то то, то другое. Гносис является лозунгом одной стороны, практическое христианство — другой. Враждебные направления стремятся все дальше друг от друга, пока дело не доходит и до внешнего разрыва. Мы постоянно наталкиваемся на подобные разногласия; это были частью раздоры внутри общин, частью споры между целыми общинами, называвшими себя христианскими. Граница пока еще остается неопределенной.

Если послание Иакова, 3, 1, предостерегает: «не многие делайтесь учителями», то