Атман. Книга 1 - Екатерина Витальевна Белецкая

эти выглядели печально. Настолько печально, что Ит, украдкой рассматривавший ребенка, расстроился. Бедная Дана, думалось ему, вот теперь понятно, почему она, после раздумий, конечно, решила, что не стоит брать маму с собой. Маму, которая так относилась к дочери, брать куда-то из того мира, в котором они жили, действительно не следовало. Следовало обеспечить ей долгую и комфортную жизнь (собственно, это и было в результате сделано), а так же полное отсутствие воспоминаний о том, что неё была когда-то дочь. Одинокая, здоровая, счастливая немолодая женщина — вот кого Дана оставила на планете, когда они уходили. Вполне довольная собой и жизнью одинокая женщина. И никакой дочери.

Дана, а, точнее, Данька, была одета в серые от грязи шорты до колен, в разбитые, явно с чужой ноги сандалии «на вырост», которые были ей велики, и в майку, некогда бывшую белой, а сейчас тускло-серую от грязи. Майка вовсе не девчоночья, а вполне себе мальчишечья — на ней виднелся плохо различимый рисунок, на котором было схематичное море, схематичный корабль, схематичное солнце, и схематичный маяк, из которого бил, не смотря на солнце в небе, схематичный луч света. Этакая примитивная графика, которую рисовал художник, лишенный здравого смысла. Зачем включать прожектор маяка, когда на небе светит солнце? Бред какой-то. Стрижка у девочки оказалась просто ужасная — словно кто-то обкорнал ребенка тупыми ножницами, пытаясь сделать подобие каре, но получилось в результате кривое чёрти что.

— Как это они тебя тут забыли? Кто забыл? — Скрипач присел на корточки. — Мама?

— Мама и бабушка, — Данька вздохнула. — Они поругались, и в Москву поехали, а я тут осталась.

— Почему? — спросил Ит. — Как же такое вышло? И почему они поругались?

— Тёть Тамара умерла, — девочка с грустью вздохнула. — Она была хорошая, тёть Тамара. Всегда меня угощала, я даже не просила, а она всё равно мне давала что-то. Когда яблоко, когда сушку, когда печенье. И кошка у неё хорошая.

— Кошка? — спросил Ит.

— Ну да. Джинка. Джини. Я не видела, но там сказали, что тёть Тамара подошла к яблоне, упала, и умерла. Джинка испугалась, в сарай к нам залезла. Я пошла её доставать, а потом они ругаться начали. И у соседей тоже ругались, ну, у тёть Тамары. Мы с Джинкой вышли потом, а никого нет. У соседей нет, и у нас. У них, наверно, милиция забрала тёть Тамару на похороны, а у нас… мама с бабушкой поругались, и уехали. А меня забыли. Я в сарае сидела, вот и забыли. Мы с Джинкой испугались, она в подпол залезла, а я в окно. На улице одной страшно, — пожаловалась она. — И в доме тоже. Я бы Джинку выпустила, только крышку открыть не могу в подпол, она слишком тяжелая.

— Вот эту? — спросил Ит. Подошел к нужному месту на полу, присел, нащупал кольцо, и поднял тяжеленную, обитую снизу отсыревшим рубероидом, крышку. Из темноты подпола пахнуло влагой, холодом, и прелью.

— Джини, Джини, иди сюда скорей! — с радостью закричала Данька. — Джини, не бойся, они хорошие, они не тронут тебя. Иди, я тебе кушать дам!

Вскоре из подпола выскочила серая кошка в красном ошейнике. Данька подхватила её на руки, и прижала к себе.

— Теперь она будет моя кошка, — сообщила она. — Если тёть Тамару похоронят там, в милиции, то кошка же будет ничья? А если ничья, то можно забрать.

— Если мама позволит, — осторожно сказал Ит.

— А, уже неважно, — фыркнула Данька. — Уже всё равно моя. Красивая, правда?

— Очень красивая кошка, — похвалил Скрипач. — Но Ит правильно сказал — мама может не разрешить.

— Но ведь мамы тут нет, — возразила Данька. — Значит, и запрещать некому.

— А когда мама вернется? — спросил Скрипач.

— Думаете, она вернется? — голос Даньки погрустнел. — Мне кажется, они никогда уже не вернутся. Они ведь меня здесь бросили. Как кошку.

Ит удивился — потому что в голосе Даньки прозвучала сейчас какая-то очень спокойная и взрослая обреченность.

— Они тебя просто забыли, — успокаивающе произнес он. — Потому что поссорились. Помирятся, и вернутся. Надо только немножко подождать.

— Я уже очень долго жду, — Данька вздохнула. — Много-много времени. И никто не вернулся. Так что они меня бросили, так же, как Юрик, сын тёть Тамары, бросил Джини, потому что тёть Тамара умерла, и её похоронят в милиции, а ему Джини не нужна. Мы с ней обе никому не нужны, вот нас и оставили здесь. Забыли уже, наверное.

— Погоди, — Ит нахмурился. — Ты говоришь, что прошло много-много времени. Значит, ты тут уже много дней, так?

— Не-а, — помотала головой Данька. — Тут нет дней. Тут только один день. И он ходит по кругу, раз за разом. Как сломанная пластинка. Сперва утро, потом тёть Галя находит под яблоней тёть Тамару, потом все кричат, потом у нас кричат, потом я бегу в сарай, в котором прячется Джини, и мы там вместе сидим, потом Джини прячется в подпол, а я прячусь в дом, потом проходит много-много времени, и всё повторяется снова. Опять кричат, опять Джини, опять окно…

— Дверь заперта, — сказал Ит. — Как же ты выходишь из дома? Снова через окно?

— Нет, — Данька задумалась. — Наверное, дом меня высаживает. Сам. Просто я сижу тут, на кухне, а потом снова стою у дома, у жасмина, где мои картинки на стене.

— Ты не пробовала вылезти через окно, которое в помывочной? — спросил Ит.

— А там больше нет окна, — пожала плечами Данька. — В него только залезть можно. Вылезти нельзя почему-то. А другие окна не открываются.

— В смысле? — Скрипач подошел к двери в помывочную, и распахнул её.

Окна не было. Вместо окна, через которое они попали в дом, находилась глухая деревянная стена, зашитая всё теми же кривыми, потемневшими от времени и сырости, досками.

— Вот видишь, рыжий, я же сказала, — усмехнулась Данька. — Окна нет.

Ит и Скрипач с тревогой переглянулись. И одному, и другому ситуация стремительно переставала нравиться.

— А когда ты отсюда попадешь наружу? — спросил Ит.

Есть вероятность, что локация отправит их на улицу вместе с Данькой, но именно что вероятность, а не стопроцентная уверенность. Разумеется,