История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов

• Во-первых, сама возросшая физическая активность ребёнка обеспечивает этот нейрогенез за счёт нейротропного фактора, связанного с двигательной активностью (и во взрослом возрасте после спортивных занятий у нас также улучшается наша способность к интеллектуальной работе и запоминанию).

• Во-вторых, ребёнок получает огромный новый опыт, связанный с обретённым навыком перемещения «на своих двоих»: он не только больше двигается, но и до большего количества объектов может дотянуться. Его жизненная среда оказывается куда более разнообразной в сравнении с кроваткой и манежем.

• В-третьих, этот спонтанный рост нейронных отростков, по сути, лишён какой-то цели. Мозг просто создаёт нейронную сетку для обработки большего числа раздражителей, а там что будет нужно, тем мы и воспользуемся. Поэтому в год-два ребёнок пробует всё, что можно и нельзя. Всё тут же отправляется на анализ – тактильный-осязательный, проприоцептивный, вкусовой, обонятельный, динамический и т. д.

Нейроны ребёнка не знают, какие связи из тех, что вот так спонтанно возникли, среагируют на реальность. Поэтому они создаются с огромным запасом, клетки связываются друг с другом во множестве случайных комбинаций.

В возрасте трёх лет начнётся обратный процесс – прореживания нейронных связей. Те из них, что не были востребованы окружающей средой, подвергнутся «синаптическому прунингу»[38], [39].

Таким образом, мы видим невероятное преобразование мозга ребёнка, он постоянно меняется. Но следовательно, и реальность, в которой живёт ребёнок, – это калейдоскоп впечатлений.

У нас нет ощущений, переживаний или даже мыслей, которые бы не производились конкретными нейронными ансамблями. И любое психическое состояние – это активизация какого-то из них.

Можно сказать, что наша «осознанность» – это что-то вроде электромагнитного поля, которое возникает, когда есть электричество. Если же нейроны безмолвствуют, нет и этого поля, и соответствующего переживания на субъективном уровне.

Остаётся только удивляться тому, как ребёнок вообще способен сохранить хоть какое-то здравомыслие в мире, который на протяжении первых его трёх лет множество раз до неузнаваемости меняется.

Одно из моих любимых высказываний нашего выдающегося физиолога Алексея Алексеевича Ухтомского звучит так: «Мир таков, каковы мои доминанты».

Может показаться, что профессор Ухтомский лишь повторяет мысль, высказанную до него Артуром Шопенгауэром. Но у великого философа нет той грандиозной, откровенно говоря, связи между «мной» и «моим миром», о которой прямо говорит физиолог.

Думаю, что значительная часть моих читателей разделяет общую идею о том, что есть некий «объективный мир». Но то, как мы его воспринимаем, каким мы его видим, каков он для нас, – это наша собственная, индивидуальная версия «объективного мира».

Это вполне логично. В противном случае был бы невозможен знаменитый «скандал в философии», о котором с печалью говорит Иммануил Кант. В самом деле, за тысячелетия философия не создала ни одной сколько-нибудь серьёзной доктрины, которую разделяли бы все философы.

Вроде бы мир один, а у каждого своя картина этого мира. Это трагично, ведь значит, мы совершенно одиноки.

Вы видите закат, он кажется вам удивительно прекрасным, но вы не можете разделить это своё знание ни с кем другим. Да, он может сказать, что «закат неплох», но это будет его ощущение, а не ваше. Вы можете поделиться знанием, но не опытом.

Что же добавляет к этой большой «маленькой трагедии» физиолог Ухтомский? Он говорит нечто большее и, честно говоря, куда более трагическое.

Дело не в том, утверждает он, что каждый из нас воспринимает мир по-разному, а в том, что мы вообще не воспринимаем, мы создаём наш мир. Каждый из нас буквально по своему образу и подобию создаёт свой мир – вот о чём говорит физиолог.

И сейчас этому есть дополнительное основание. Профессор ряда университетов – Калифорнийского в Лос-Анджелесе, Массачусетского технологического института, Ирвинского и др. – Дональд Хоффман провёл множество удивительных экспериментов и, будучи эволюционным психологом, пришёл к точно такому же выводу[40].

Хоффман показал, что эволюция, вопреки нашим представлениям, не является вопросом «развития», как мы его понимаем – мол, всё развивается от примитивного к сложному, от «плохого» к «хорошему» и т. д.

Эволюция, резонно утверждает Д. Хоффман, вовсе не устремлена к некой истине, не пытается создать тот способ познания мира, который был бы «правильным», «идеальным», единственно «верным». Нет, она просто обеспечивает организмам приспособленность в соответствии с их биологическими потребностями.

Профессор Хоффман в своей знаменитой лекции на TED шутит: «Мы провели тысячи эволюционных тестов со множеством разных случайно выбранных сред. Некоторые организмы видели всю реальность, другие – только часть, а иные не видели ничего. Как думаете, кто выиграл? Не хочется вас огорчать, но почти во всех тестах – организмы, которые не видели никакой реальности, но были нацелены на приспособленность».

То есть мир для нас мог бы быть совершенно другим в нашем восприятии – возможно, без времени и пространства, света и звука, запахов и вкуса, – и это ничего бы для нас не изменило. Мы бы даже не поняли, что что-то не так. И не исключено, что мы бы чувствовали себя лучше.

Трудно принять это на психологическом уровне, но правда в том, что реальность никак не зависит от наблюдателя – как яблоня не зависит от яблока. И даже в большей степени.

Это проблема наблюдателя, что он что-то воспринимает, а что-то нет, что-то «укладывается» у него в голове, а что-то вызывает ощущение парадокса или противоречия. Реальность тут ни при чём.

Стоит нам хотя бы на миг забыть о том, что мы с вами «Венец Творения», и перестать тянуть на себя одеяло гипотетической исключительности, как сразу становится очевидно: наша модель мира – хоть по общим для всех людей показателям, хоть по индивидуальным каждого из нас – не имеет никакого отношения к подлинной реальности.

Довольно тонкий нюанс, но представьте…

В одном случае мы собираем некий натюрморт и просим двух художников его нам нарисовать. В другом случае мы берём два набора одного и того же игрушечного конструктора наподобие какого-нибудь «Лего» и даём его двум разным людям, не уточняя при этом задание. Так что первый, например, создаёт из элементов этого конструктора коня, а второй – строит букву «А».

Вроде бы и в том, и в другом случае один набор исходных данных:

• но в случае натюрморта речь идёт об одном и том же мире – о натюрморте, который лишь изображён по-разному;

• в случае же эксперимента с конструктором – каждый из его участников собирает что-то принципиально своё (кроме коня или буквы этим «нечто» может быть вообще что угодно).

Да, два наших художника могут поспорить о мире, но мы точно уверены, что они спорят об одном и том же