«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

Как я рад, что имею возможность быть активным участником отечественной войны и самолично уничтожать фашистскую сволочь! Сколь ни отвратителен самый факт уничтожения людей людьми-же, сколь ни жестоки сами приемы войны, все мы проникнуты одним желанием – уничтожить все немецкое, что вторглось на нашу территорию.

Почему я еще хотел, чтоб ты была в Ленинграде, моя Люлька! Я хотел видеть тебя в первых рядах защитников Ленинграда. О замечательных женщинах Ленинграда будут после войны слагать поэмы – об их героизме, бесстрашии, самоотверженности. Это конечно не значит, что я тебя обвиняю в том, что ты уехала, здесь есть очень много веских доводов за Ваше решение, но тогда мне хотелось, чтобы мы, встретившись в освобожденном Ленинграде, могли бы сказать друг другу – «А все-таки, несмотря ни на что, мы оба отстаивали Ленинград до конца».

Я все-таки больше всего, дорогая Люлька, не люблю обывательщины в широком смысле этого слова. Твоя мама очень добрая и по-своему, мудрая женщина, но ее мудрость – это мудрость, принесенная еще из старого мира, – мудрость маленького человечка, который жаждет «свободы, равенства и братства»… только в своих интересах. Наше время требует от людей широкого горизонта, умения обобщать явления, происходящие в нашей жизни, сдирать шелуху, которая часто закрывает истинное значение явления. И, исходя из этого, он должен выбрать линию своего поведения!

В наше время, особенно сейчас, каждый человек виден как голенький, все его мысли или мыслишки. Я не желаю замечать тех людей, которые при трудных положениях пытаются спрятать, как страус, голову в песок и шептать «лишь бы меня не трогали!»

Сейчас настало время, когда каждый человек должен отдать все свои способности, все знания, весь свой талант на службу родине…

14.06.1942 г. …Мое красноречие было позавчера прервано вызовом в штаб для извещения о том, что я назначен на новую должность заместителя командира роты. Много времени сейчас уделяю занятиям по увеличению и совершенствованию военных знаний.

Жду каждый день от тебя писем, но они приходят все-таки довольно редко: в этом письме я опять посылаю тебе бумагу, только пиши почаще и побольше. Вчера был весь день и вечер дождь и после занятий я, затопив печурку, уютно прилег около нее и воспоминания о давно прошедших днях полетели одно за другим.

Мне вспомнился 32‑й год и твой приезд в лагерь Осоавиахима на Сиверской в белой пикейной кофточке, рукава которой я тебе закатывал. А потом историю с письмом Бобика, разыгравшуюся в подвале в НКВД на 4‑й линии! Уже прошло десять лет с тех пор, а я чувствую себя таким же молодым, способным также разыграть кого-нибудь. Так что не ожидай увидеть солидного, положительного дяденьку, бывшего директора, со степенной походкой и медленной речью, полной достоинства! Ну, впрочем, до встречи еще далеко, может быть к этому времени и изменится что-нибудь во мне, но не думаю.

Крепко тебя целую, моя радость, желаю здоровья и много сил.

Твой Жозик.

22.06.1942 г. Ленфронт

Пишу тебе, дорогая Леночка, в знаменательный день – прошел год войны, а когда это письмо дойдет до тебя, то вероятно уже будет год моего участия в воине. Ну что ж, это уже достижение – у меня уже накопилась куча случаев, когда я висел на волоске от смерти, но пока, как видишь, жив и здоров. Конечно, предстоят еще жестокие бои – но, чем черт не шутит, может быть вылезу и оттуда…

Получил 16‑го от тебя письмо, где, между прочим, пишешь о своем гриппе, и из солидарности на следующий день также заболел гриппом. Сейчас сижу с тяжелой головой и дрожащими коленями и судорожно отбиваюсь от комаров. А эти комары, вот уже поистине хуже Гансов! Ничего их не берет, ни дым, ни темнота, ни изгнание полотенцами. Если разводишь дым в палатке, то вскоре принужден сам бежать с глазами полными слез, а они продолжают резво носиться в дымном тумане. Наружу можно выходить, только запасшись хорошим пучком березовых прутьев и ни на секунду не останавливаться. Всю жизнь пакостят мерзавцы – ты даже не обращаешь внимания, какая сегодня погода – солнце или дождь, ветрено или тихо – во всех случаях они на «боевом посту», круглые сутки.

Теперь несколько нравоучений по поводу некоторых твоих мыслей в письмах: английские книжки, это конечно, хорошее занятие и крайне нужное, особенно сейчас, когда в перспективе предстоит колоссальное расширение связей с Англией и США…

Сейчас нельзя зарываться в собственную скорлупу – ведь поэтому тебе так тяжело переносить утрату Алюньки. Ты забываешь о миллионах страдающих людей, о бесчисленном количестве замученных.

Ведь сейчас идет борьба между миром света и миром тьмы, и мы с тобой отстаиваем прогресс, дальнейшее движение вперед, свет! Такая гигантская борьба не мыслима без жертв; осиротели не только мы, но и вокруг нас многие другие. Что же нужно делать? – Драться, воспитать в себе неистощимую ненависть, чтобы при воспоминании об Але не слезы показывались на глазах, а искры гнева, чтобы голова была поднята высоко вверх, а руки бы сжимались в кулаки.

Мне легче мстить за сына – я имею возможность физически уничтожить врага и с великой радостью наблюдать, как валятся под огнем моего танка проклятые фрицы. Ты можешь это делать по-иному.

Ну, целую тебя крепко, пишу пока возможно чаще, отсюда и много отвлеченных мыслей – не исключена возможность, что скоро мне не удастся писать часто – могут начаться горячие денечки…

Твой Ж.

05.07.1943 г. …Теперь твои письма, милая Люлька, я получаю весьма аккуратно ровно через 7 дней, после того, как ты опустишь письмо в ящик, оно у меня в руках. Вчера получил от тебя письмо, датированное 28 июня. Это первое письмо, которое меня удовлетворило – в нем уже чувствуется бодрость и известная твердость. Ты, конечно, напрасно пишешь, что м.б. мне не понятно чувство матери и счастливого свойства забывать лишения и невзгоды, которые у меня действительно есть, не нужно смешивать с более серьезным – человеческим горем! Я, так же как и ты, никогда не забуду нашего мальчика и все эти одуванчики, желтые цветы, патефон и дядя точильщик – я бы мог прибавить еще целую кучу вещей, напоминающих об Алюньке, которые трогают меня до глубины души! Весь вопрос в том, как я реагирую на это. Все воспоминания эти вызывают у меня нежную улыбку, но отнюдь не нервную меланхолию. Но я вижу, что