Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

– скоро ли будет присягать Жанна Шовэн, первая французская женщина-юрист, доктор прав Парижского университета. И вдруг – она присягает сегодня! А я и не знала! И поэтому удержала Кореневскую.

– Постойте, погодите минуту, ведь народу будет наверно масса, есть у вас билет?

– Да, один знакомый адвокат проведет.

– А можно попасть без билета?

– Попробуйте, кажется – трудно. Ну, до свиданья!

И Кореневская исчезла в толпе. Этакая эгоистка. Занимает у меня деньги постоянно, а чтобы оказать услугу просто, по-товарищески пригласить пойти с собой – этого нет.

Я вздохнула и посмотрела на часы. Было половина двенадцатого. В пансионе у нас завтрак в двенадцать часов, хозяйка очень аккуратна и терпеть не может, когда опаздывают.

Но присяга Жанны Шовэн стоила завтрака, к тому же и есть не хотелось…

Я решила пойти в Palais de Justice[146]. Публика толпилась у дверей первой палаты, где назначена была присяга. Я с любопытством осматривалась кругом, когда вдруг чья-то рука ласково взяла мою. Сквозь толпу пробиралась ко мне румынка, Бильбеско, красивая блондинка историко-филологического факультета – по-здешнему ès-lettres.

Я познакомилась с ней на одной из лекций. Это милая, изящная девушка, почти девочка, всегда так ласково заговаривает со мной – видно, не прочь познакомиться поближе, да кто-то мешает ей в этом, должно быть, родители. Но всякий раз, как только меня увидит, – всегда подходит, улыбается:

– Добрый день, мадемуазель!

– Добрый день! Как поживаете?

– Хорошо, благодарю. А вы?

Это уже неизбежное вступление. И хотя на этот раз я вовсе не была расположена к любезности, все же отвечала как всегда.

– Так и вы пришли посмотреть на присягу Жанны Шовэн? Мы тоже. Позвольте представить вам мою старшую сестру, медичку последнего курса.

Высокая, стройная, красивая брюнетка, ласково улыбаясь, протянула мне руку.

И вся еще под впечатлением виденного в больнице, я заговорила с ней о своем состоянии, о том, что не могу работать и т. д.

Я смутно чувствовала, что с точки зрения светских приличий поступаю, может быть, не совсем тактично, рассказывая так, сразу о себе. Но какой-то инстинкт подсказывал мне: «говори, говори».

– Будьте покойны. Я могу вам это устроить. Я дам вам рекомендательное письмо к интерну. Он очень хороший врач, мы были добрыми товарищами. Моя сестра принесет вам письмо на лекцию.

– С удовольствием. Приходите послезавтра на литературу Фагэ, амфитеатр Декарт, в половине второго, – сказала младшая Бильбеско.

Мне хотелось спросить – что это такое «interne» – как прилагательное – les maladies internes[147] – напр., я понимаю; но что бы это значило как существительное, в области медицины – не понимаю. Но постеснялась спросить. На душе стало немного легче. Неожиданное сочувствие точно успокоило меня.

А Жанна Шовэн все не приходила.

Очевидно, присяга не должна была состояться сегодня. Публика стала расходиться.

Вышли и мы втроем. На улице простились. Сестрам Бильбеско надо было идти вправо, а мне влево.

Ох, как устала писать!

И к чему пишу-то, интересно знать. Просто пробуждается старая привычка. К тому же так тяжело, так скверно на душе… не хочется ничего делать…

Ну и пишешь, точно развлечение какое, благо бумага все терпит.

14 декабря

Сегодня пришла, как было условлено, в Сорбонну, к амфитеатру Декарта, в половине второго… нет Бильбеско. Она пришла только к самому началу лекции Фагэ и извинилась: сестра забыла дать письмо.

Я с трудом сдержала слово упрека. Зачем?

А мне ведь с каждым днем хуже.

17 декабря

Вчера вечером вернулась с лекции. Прохожу коридором, на полочке для писем – два письма. Одно на мое имя от младшей Бильбеско, другое – незапечатанное на имя monsieur Lencelet, interne de médecine Hôpital de la Salpêtrière. Это и было обещанное рекомендательное письмо. Младшая Бильбеско сообщала мне, чтобы я шла туда к 9 часам утра: «Вы найдете его без труда».

Я нашла, что это очень деликатно со стороны медички – не запечатать письмо, – значит можно прочесть. Впервые в жизни пришлось мне пользоваться рекомендацией к врачу. Что бы такое она могла написать? Интересно.

Мне вспомнился анекдот, как одна барыня, ехавшая на воды, догадалась вскрыть рекомендательное письмо, данное ей русской знаменитостью к заграничному собрату: «Посылаю тебе жирную гусыню, – ощипли ее хорошенько». Барыня благоразумно не поехала на воды.

А это письмо было не запечатано нарочно, – очевидно, чтобы я могла его прочесть.

И без всяких угрызений совести я вынула письмо и прочла:

«Дорогой мсье, я рекомендую Вашему заботливому попечению мадемуазель Дьяконофф, которая страдает головными болями, головокружениями и так далее…»

Да, etc!.. Вот как врачи определяют такое состояние! Коротко и ясно.

Далее шли какие-то сообщения о каких-то книгах. Это уже меня не касалось, и я, не дочитав, вложила письмо в конверт. По общему тону письма видно было, что это был хороший товарищ Бильбеско. Наконец-то! Пойду завтра.

18 декабря

Постаралась встать как можно раньше, чтобы поспеть в Сальпетриер. Это мне удается с трудом: всю ночь не сплю, заснешь под утро и встаешь всегда поздно.

По обыкновению остановила консьержа:

– Вы к кому?

– …Monsieur Lencelet.

– Прямо, третий корпус направо.

Такой же домик, как и в клинике доктора Raimond’a. Только одна дверь со стеклом, над ней надпись черными буквами «parloir»[148].

Я отворила. В небольшой комнате сидела молодая женщина в холщовом платье, белом чепце и что-то шила. «Должно быть, здесь сиделки носят такую форму», – сообразила я и спросила:

– Мсье Ленселе?

– Его еще нет, мадемуазель. Возможно, вы найдете его вот там, в клинике доктора Шарко.

Эта клиника уже наполнялась народом: больные и студенты собирались. Рыжеволосая кокетливая сиделка, играя глазами, шмыгала из аудитории в комнату, где ждали очереди больные, и обратно.

– Будьте любезны, сударыня, – мсье Ленселе здесь?

– Нет, возможно, вы найдете его в приемной.

Это начинало походить на игру в прятки.

Очевидно, здесь было столько служащих, что трудно было добиться толку у кого бы то ни было, я пошла в parloir сказать сиделке, что из клиники Шарко меня послали обратно. В это время высокий старик, лет семидесяти, бедно, но чисто одетый, с гладковыбритым лицом, подошел с визитной карточкой в руках.

– Monsieur Lencelet?

– И вы к нему? Вот видите, барышня тоже ждет. Он еще не пришел.

И, заметив на моем лице явное нетерпение, – повторила:

– Сходите в клинику Шарко, быть может, он теперь там.

Я со стариком пошла туда. Опять тот же ответ… Такая прогулка из клиники Шарко в parloir и обратно надоела старику. Он устал ждать и ушел. Я оставалась еще с полчаса. Была половина одиннадцатого, столько потерянного времени, так устала, и все