Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

вымоине, не долетев до воды. Может, чайки встречают меня? Их очень и очень много. Образовав кольцо, они парят над ямой. Есть поверие, что чайки – это души погибших в шторм моряков. А эти чайки – уж не души ли безвременно ушедших из жизни заключённых?

В пятьдесят третьем, когда околел кровавый тиран Сталин, это чудовище, в лагере ещё оставались прежние порядки, человек по-прежнему был здесь рабом.

Каменные ямы! Каменный ад! Лето. Но солнце не помощник, а враг! Камень страшно нагревается, а железные ломы, молотки, клинья становятся огненно-горячими. Воздух неподвижен, каменная пыль оседает медленно, застывая струпьями в уголках глаз и рта, в ноздрях. После получасовой работы внизу человек теряет ощущение времени и сам превращается в каменную куклу. Он ничего не слышит, не смотрит вверх, у него нет мыслей, одна пустота, неволя… Голод заставляет работать заключённого; голод – его царь и бог. Если хоть один не выполнит нормы, то урезается паёк всей бригаде, никто не хочет оставить голодным своего товарища, и каждый работает в этой адовой печи до изнеможения, до смерти. Все хотели жить, но по-разному пытались сохранить свою жизнь в надежде когда-нибудь вернуться на родину. Были и штуккертовские надзиратели с дубинками. Нет человека, который спокойно бы вынес голод. Голодающий долгие годы человек частенько терял своё человеческое достоинство…

Я сказал, что онемел…

А чего же я ждал? На какую встречу надеялся? Что я ищу на этих забытых тропках? Да, было пережито, но прошло, пропало, забылось. Может, душа не хочет смириться со словом «забылось»? С двадцати двух лет до двадцати восьми, когда сознание в полной силе, когда вера в собственные силы переполняет тебя, когда хочется всё больше и больше знать, моя жизнь прошла в вонючих газовых цехах кирпичного завода, в каменном карьере. Правильно, я не собираюсь вычёркивать эти годы из своей жизни. В какой-то степени я по-своему был счастлив. Отец и мать были здоровы, без кормильца не остались. Я видел страшные годы своей родины собственными глазами, я страдал вместе с ней. В молодости я искал единомышленников на свободе, а нашёл в том же лагере, где был сам. Многие, кто прошёл тюрьмы и лагеря, затем пишут в своих воспоминаниях о том, что они напрасно «сидели», по чьему-то злому навету. А в нашем «особом лагере без права переписки» люди вполне сознательно не принимали советскую власть, готовились к борьбе с советской системой. Около семидесяти процентов лагеря составляли бандеровцы – украинцы, которые были схвачены чуть ли не на «поле битвы», те же литовцы, латыши, эстонцы! Разве сидели ни за что в лагерях настоящие мужчины, которые с оружием в руках вышли на борьбу с советской империей?..

В начале 1951 года в карабасском пересылочном лагере грузин Александр Хуродзе, отбывающий уже второй срок, так говорил мне: «Империя распадётся… Советской власти придёт конец! Мы не зря сидим в лагерях». Спасибо тебе, Александр-агай!

За неимением у себя на родине политических тюрем мадьяры, болгары, немцы, румыны, не желающие поклоняться Сталину, были свезены сюда, в Россию, на рудники и шахты. Были даже иранские коммунисты, немало несчастных было из Афганистана. Оказывается, красноармейцы-пограничники силой волокли на нашу сторону работающих в поле на приграничной полосе афганских крестьян. За поимку «шпиона» они получали месяц отпуска и пятьсот рублей. Эти безвинные афганцы были среди нас! Были и бедные китайские крестьяне. «На севере есть удивительное справедливое богатое государство. Это – Советский Союз!» – говорили им, и те, поверив, сами переходили границу. Их приговаривали судом к двадцати пяти годам особого лагерного режима. Мой близкий друг Хан-Жубо! Сколько писем мной написано от твоего имени украинским девушкам! Где ты сейчас? Здоров ли? А последние офицеры квантунской армиии48! А русские парни, служившие в армии Власова49, они до тонкостей знали, что такое советская власть! После войны возвратившиеся на родину шанхайцы: Константин Доброжанский, Юрка Кириллов, Опирин! Вернувшийся из Европы на родину русский дворянин Унлейн, сын казачьего генерала Сидоров!.. Вы любили советский режим? Если говорить коротко, мы все были врагами советской системы, фундамент которой заложил Ленин. Между собой мы обо всём этом говорили, не боясь, открыто. Это была для меня счастливая школа.

Ещё на свободе меня допросами довели до такого отчаянного состояния, что я честно признался полковнику КГБ Катерли, который собственноручно явился за мной: «Я и сам хочу, чтобы меня быстрее посадили в тюрьму». Он вытаращился на меня и коротко сказал: «Дурак!» Газраил Катерли, конечно, не помнит моих слов, но мне очень хотелось с ним встретиться после освобождения. Не пришлось. Сначала я не знал, что он жив, потом он был нездоров, а месяц назад умер. Годами копавшийся в архивах КГБ профессор Литвин так охарактеризовал его: «Этот Катерли был жестоким из жестоких, кровавым из кровавых». С такой характеристикой я не могу не согласиться. Да, в дурные времена трудно быть умным, была, видимо, и дурость, и ошибок было сделано немало. Я был деревенским парнем, жизненного опыта никакого, но лагерные дороги многое дали, я многое пережил, передумал, делил хлеб-соль с удивительно умными и честными людьми. Когда в пятидесятом меня гнали по этапу из Казани в Карабас, я побывал в тюрьмах Челябинска, Свердловска, Петропавловска и стал лучше разбираться в жизни: я уже хорошо знал, что Сталин – тиран, за что был убит Киров50, отчего наложил на себя руки Серго Орджоникидзе51. Мои попутчики – москвич Яков Борисович Цудечкис, приятный на внешность еврей Хичнин, старый еврей Ольгерт, всю жизнь служивший в Министерстве внешней торговли, почти в заоблачных высях, – ничего не боясь, без утайки рассказали мне о другой, обратной стороне нашей жизни. Как-то в поезде внезапно спрыгнул с третьей полки на пол длинный, худой, тонкошеий, но удивительно обаятельный, с открытым светлым лицом и приятным голосом рязанский парень Митя Афанасьев. От него я узнал о Власове и власовцах. Однажды при встрече писатель Анас Галиев52, побывавший в плену, вспомнил о легионе «Идель-Урал»53. «Сколько татар спас Шафи Алмас!»54 – воскликнул он. Мы очень однобоко рассматриваем и понимаем проблему власовцев; история легиона «Идель-Урал» и судьба одного из его организаторов Шафи Алмаса пока ждёт своих исследователей. История ещё не сказала о них своего последнего слова.

Я вспоминал о камерах-клетках свердловской пересылочной тюрьмы. Там я познакомился со множеством людей. Наш этап в клетке политических заключённых. Рядом в такой же клетке – воры. Я помню, как старый еврей Ольгерт, который всю жизнь разъезжал по заграницам, весь из себя