Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

расстоянии от Девы Марии, а над ними написан ряд кипарисов, что напоминает предыдущее «Благовещение» Бальдовинетти для церкви Сан-Джорджо-алла-Коста. Однако Леонардо заменяет абстрактную геометрическую шпалеру Бальдовинетти невысокой стеной, позволяющей разглядеть пейзаж на заднем плане.

Позади Девы Марии дом с открытой дверью, сквозь которую в полумраке комнаты можно увидеть высокую кровать под красным покрывалом. Священная сцена разворачивается в пространстве, напоминающем обнесенную парапетом и обсаженную рядом деревьев террасу перед самой церковью с видом на Арно и город.

Что это за дом и дверь, ясно из слов, выбитых на архитраве портала: «NON EST HIC ALIUD NISI DOMUS DEI ET PORTA CAELI»[81]. Эти слова произнес Иаков, пробудившись от чудесного сна об ангелах, восходящих и нисходящих с небес.

В незрелом еще «Благовещении» из Монте-Оливето молодой художник всеми силами стремится публично продемонстрировать навыки, приобретенные за годы ученичества. И прежде всего – перспективу, прорисованную по грунту из толченого мела и клея, называемому левкасом. Затем – искусную игру разнообразных фигуративных идей самого разного происхождения, часть из которых перенесена на доску с подготовительных картонов.

Каждая из этих идей – сама по себе шедевр, но общее видение у Леонардо пока отсутствует. Здесь сведены воедино все упражнения долгих лет ученичества, запечатленные в великолепных рисунках: голова и рука ангела[82]; драпировка одеяния Марии[83]; цветы, пестрым ковром покрывающие луг, и длинный стебель белоснежной лилии, принесенной ангелом. Рентгеновский снимок подсказывает нам, что первоначально ангел склонял голову, опустив очи долу, как будто бесполому посланнику недоставало духу взглянуть в глаза женщине, матери, божественной колыбели плодородия.

Перед Девой Марией размещен типичный для мастерской Верроккьо аналой, основание которого напоминает надгробие Пьеро ди Козимо Медичи в Сан-Лоренцо, исполненное в 1470–1472 годах. А на аналое – книга. Первая книга, появившаяся в мире Леонардо. Тонкие, прозрачные страницы этой живой книги словно перелистываются сами собой от легкого прикосновения перстов Девы, они плывут в воздухе, застывают в вечности. На них черной и красной тушью написаны неразборчивые слова: эксперимент с тайным эзотерическим письмом, имитирующим иврит и, возможно, намекающим на забытый родной язык Катерины.

Однако образ природы, окружающей священный сюжет, – целиком и полностью работа самого Леонардо. В отличие от холодных ботанических иллюстраций тогдашних художников, каждое растение, дерево или цветок, окунувшись в атмосферу чуда, трепещет здесь собственной жизнью. Глубина резкости определяется тщательным построением перспективы в символической связи с далеким пейзажем: точка схода, в соответствии с золотым сечением относительно высоты картины, фактически совпадает с подножием высокой горы. Там, в этом уходящем в бесконечность пространстве, и возникает гора, парящая над водой и облаками – первый из великолепных пейзажей Леонардо. Открытое пространство. Пространство свободы.

В чем смысл этого загадочного пейзажа, не имеющего ничего общего ни с видами Тосканы, ни с условным фоном других современных Леонардо «Благовещений»? Откуда эта высоченная, практически вертикальная, полупрозрачная гора, теряющаяся в дымке и вновь появляющаяся над облаками? Что за экзотический портовый город, окруженный стенами, башнями, фортами и маяками, лежит у ее подножия? А этот морской залив или, может, устье реки меж двух берегов со множеством прорисованных микроскопическими мазками лодок, нефов и галер?

Конечно, здесь можно предположить и религиозную аллегорию: согласно Блаженному Августину, море символизирует мир, а гора – Христа. Но для Леонардо эта гора и этот город олицетворяют нечто иное – разрыв пространства и времени, сказочный мир его матери Катерины: Эльбрус – священную гору родного Кавказа, седую от вечного льда, обитель богов и великанов, город на побережье, где она потеряла свободу, и корабль, навеки унесший ее прочь.

Знатоку «Благовещение» с первого взгляда покажется непостижимым шедевром, образцом для подражания – или поводом посоперничать. И первыми это сделают былые товарищи Леонардо: Лоренцо ди Креди – в пределле к «Мадонне ди Пьяцца» из собора Пистойи, ныне находящейся в Лувре[84]; и Гирландайо, позаимствовавший драпировку одеяния Богородицы для алтарного образа флорентийской церкви Сан-Джусто-деи-Джезуати.

14

Первые Мадонны

Флоренция, 1474–1475 годы

Однако заказов нет и после «Благовещения». Это проблема. Леонардо уже не мальчик, ему за двадцать. Вероятно, спит и работает он по-прежнему в одном из «обиталищ», которые Верроккьо предоставляет ученикам. Не самая простая жизнь.

Мельницу и осадную машину он рисует на уже использованном листке бумаги, обороте квитанции, выданной плотнику Антонио ди Леонардо да Болонья и подтверждающей оплату аренды с 9 мая 1474 года по 28 января 1475 года «кровати, снабженной всем необходимым», предоставленной льнопрядильщиком Пьеро ди Микеле по цене одна лира и тринадцать сольди в месяц[85]. Не исключено, что сам Леонардо тоже вынужден был арендовать «кровать, снабженную всем необходимым».

Чтобы себя прокормить, он соглашается писать для домашних алтарей частных клиентов небольшие картины с изображением Мадонны с младенцем. Сюжет, разумеется, традиционный, но интерпретирует его Леонардо по-новому, проецируя на священный образ матери и ребенка свою личную историю, выстраданные отношения с Катериной. Тема неизменна: всепоглощающая любовь между матерью и сыном, представленным в виде обнаженного, живого, непоседливого ребенка, играющего то с гвоздикой, то с гранатом, то с кувшином или вазой с фруктами, то с котенком или веретеном. И ребенок этот – неизменно он, Леонардо. Богоматерь, напротив, опускает взгляд, так что глаз ее не видно. Временами она улыбается, временами нет, словно уже познала страдания, отчаяние, страсти и крест, ждущие обоих.

Его мадонны настолько живые и одухотворенные, что далеко не каждая из них обретает законченный вид. Леонардо очарован не столько завершенными работами, сколько творческой фазой замысла, развитием визуальной идеи, воплощенной во множестве рисунков. В итоге лишь немногие из этих идей превратились в картоны для переноса на доску или холст, а в последующие годы – в копии и переработки, сделанные учениками его мастерской[86].

Среди первых таких творений – «Мадонна с гранатом», или «Мадонна Дрейфуса», задуманная Леонардо, но исполненная его другом Лоренцо ди Креди под очевидным венецианским, беллиниевским влиянием[87]. Зато «Мадонна с гвоздикой» вне всякого сомнения принадлежит кисти самого Леонардо.

МАДОННА С ГВОЗДИКОЙ

В «Мадонне с гвоздикой» пухлый веселый младенец тянет ручки к тоненькой гвоздике, а задумчивая Мадонна никак не может решить, разрешить ему поиграть с цветком или убрать подальше. В христианской иконографии гвоздика, острая, как гвоздь, и красная, как кровь, напоминает о символах Страстей Христовых. Это северный сюжет, часто используемый Рогиром ван дер Вейденом и Гансом Мемлингом.

Картина отличается тщательно проработанным архитектурным фоном и фигурой Богородицы, перенесенной при помощи угольной пыли с картона, рисунок которого в свою очередь заимствован у Верроккьо[88].

В центре