Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

основного рисунка, по которому фламандские мастера соткут гобелен, растрачивает свой божественный талант на создание восхитительного и совершенно оригинального сада, полного бесчисленных экзотических растений и животных. Подобное техническое совершенство вполне достойно полноценной картины, а не жалкого картона.

Так что работа остается во Флоренции, и Вазари, скорее всего видевший ее своими глазами, приводит подробное описание, упоминая, что ныне она находится в доме Оттавиано Медичи, которому была подарена «дядей Леонардо»: «Картон с изображением Адама и Евы, согрешивших в земном раю, на котором Леонардо кистью и светотенью, высветленной белильными бликами, написал луг с бесчисленными травами и несколькими животными, и поистине можно сказать, что по тщательности и правдоподобию изображения божественного мира ни один талант не мог бы сделать ничего подобного. Есть там фиговое дерево, которое, не говоря о перспективном сокращении листьев и общем виде расположения ветвей, выполнено с такой любовью, что теряешься при одной мысли о том, что у человека может быть столько терпения. Есть там и пальмовое дерево, в котором округлость его плодов проработана с таким великим и поразительным искусством, что только терпение и гений Леонардо могли это сделать».

История эта, вероятно, произошла на самом деле, поскольку заказ на гипотетический подарок королю Португалии Альфонсу V от лица города Флоренции и самих Медичи видится вполне правдоподобным.

Экономико-политические отношения между Флоренцией и Португалией в то время находились в самом расцвете. В Лиссабоне обосновалась бойкая колония флорентийских купцов и банкиров, Флоренция же все еще являлась главной целью очарованных Ренессансом португальских принцев и путешественников. В пример можно привести внука короля Жуана I, кардинала Жайме де Коимбра, для упокоения которого после его смерти в 1459 году к флорентийской церкви Сан-Миниато-аль-Монте была пристроена великолепная капелла. А великий Гомеш Эанеш в течение двадцати лет прослужил аббатом Бадии при содействии адвоката Томмазо Сальветти, старого друга сера Пьеро да Винчи[108].

В 1474 году ученый Паоло даль Поццо Тосканелли через каноника Фернана Мартинеша отправляет королю Альфонсо, продолжившему океанские исследования Генриха (Энрике) Мореплавателя, важное послание о возможности достигнуть Индии западным путем. А в 1475 году уже сам Альфонсо, желая отпраздновать свои успехи и победы на африканском побережье, заказывает мануфактурам Турне цикл больших гобеленов.

Вероятно, в этот же заказ входит и задуманная Леонардо «портьера», символ не столько рая на земле, сколько рая нового, нетронутого, открытого португальскими исследователями в Африке.

Земной рай, видение природы, еще не оскверненной первородным грехом, мечта об утраченном Эдеме, обнаженные тела Адама и Евы – все это выступает контрапунктом, пожалуй, самого мрачного и драматичного эпизода молодости Леонардо: судебного процесса по обвинению в содомии, которому на долгие годы суждено стать для него позорным клеймом.

9 апреля 1476 года во Флоренции проходит слушание по рассмотрению анонимной жалобы, доставленной посредством «барабана», вращающегося цилиндрического ящика для жалоб и доносов, при помощи которого каждый гражданин под покровом анонимности может сообщить Синьории о преступлениях или поведении, неприемлемом с точки зрения морали.

Иск подан против семнадцатилетнего юноши, некоего Якопо Сальтарелли, проживающего вместе с братом Джованни на виа Ваккерекча, что напротив кьяссолино дель Буко, ученика ювелира – отсюда очевидная связь с мастерской Верроккьо, которому Якопо, вероятно, ссужал свое тело в качестве модели. Возможно, он также позировал и для обнаженного Адама с «портьеры» Леонардо.

Анонимный, но прекрасно информированный доносчик пишет, что этот юноша, судя по всему наслаждающийся своей ангельской красотой и вечно одетый в черное (стиль для того времени весьма элегантный и необычный), виновен в многочисленных сексуальных связях: «Означенный Якопо занимается противоестественными делами, удовлетворяя тех, кто обращается к нему с греховными просьбами, и таким образом уже удовлетворил очень многих, оказав подобные услуги не одной дюжине мужчин». Мужчины эти – самого разного происхождения, но все они так или иначе связаны с распущенным, продажным миром художников и ремесленников. Обвинение серьезнейшее: если оно подтвердится, то может подвести юношу и его приятелей под смертный приговор.

Следом аноним называет имена тех, кто «содомизировал названного Якопо». Правда, не всех. Возможно, он и сам один из них или, завидуя этому ангелочку, хочет ему отомстить и потому называет лишь тех, кого считает наиболее частыми посетителями, чтобы их вина, подтвержденная vox publica[109], не вызывала сомнений. Обвиняемых четверо: первым идет Бартоломео ди Паскино, еще один ювелир, владелец мастерской на той же виа Ваккерекча; затем дублетчик Баччино, живущий неподалеку от Орсанмикеле; еще один щеголь, вечно одетый в черное, молодой человек из хорошей, даже превосходной семьи – Леонардо Торнабуони по прозвищу Тери, родственник матери Лоренцо Медичи, суровой и крайне религиозной монны Лукреции; и, наконец, «Лионардо ди сер Пьеро да Винчи, живущий у Андреа де Верроккьо». Несмотря на то что Леонардо уже несколько лет работает самостоятельно, он по-прежнему неразрывно связан с Верроккьо, и именно по адресу старой мастерской его ищут стражи Синьории.

Несоразмерность грозящей кары по отношению к совершенному греху, весьма распространенному и почти терпимому в тогдашней Флоренции, вплоть до окружения самого Лоренцо, а также наличие среди обвиняемых отпрыска семейства Торнабуони и неприкаянного внебрачного сына влиятельного нотариуса подсказывают судьям решение оправдать всех обвиняемых за отсутствием прямых доказательств, не считая анонимной жалобы. На полях листа рукой секретаря отмечается: «Absoluti cum conditione ut retamburentur», то есть оправданы условно, до повторного правонарушения. Однако уже 7 июня анонимный недоброжелатель Якопо исправно возвращается к «барабану» с очередным доносом, на сей раз не только написанным на латыни, но и куда более прямолинейным: «Iacobus de Saltarellis facit se sogdomitare a pluribus, maxime ab infrascriptis, videlicet a Leonardo ser Pieri de Vincio, manet cum Andrea del Verrochio; Bartholomeo Pasquini aurifice; Leonardo de Tornabuonis alias el Teri; Baccio farsettario in Orto Sancti Michaelis»[110]. Дело приобретает дурной оборот: имя Леонардо стоит теперь первым в списке. К счастью или, может, благодаря вмешательству Торнабуони и Медичи, судьи, которым эта история уже успела поднадоесть, подтвердили оправдательный приговор, записав на полях обычную формулу: «Absoluti ut retamburentur»[111].

До сих пор строки архивных документов весьма красноречивы в своей холодности. Однако мы ничего не знаем о психологических и моральных последствиях этой истории для Леонардо: страх, тревога, что разразившийся скандал может затронуть и его отца; возможная потеря свободы, перерыв в творческой деятельности, бегство из Флоренции, а то и смертная казнь.

Нам также неизвестно, успел ли молодой человек в период между двумя доносами насладиться гостеприимством тюрьмы Стинке. Тем не менее на одном из первых его листов окажется зарисовка «инструмента, отпирающего камеру изнутри» и способного облегчить возможный побег[112]. На другом листе с изображением того же инструмента записано на корявой латыни начало шестого псалма, вполне подходящей молитвы для