Кино после Сталина - Павел Константинович Финн

били, – пишет в своих воспоминаниях Андрей Хржановский, – его исключали отовсюду, отстраняли от всего… С каждым новым набором студентов он ставил великую пьесу Брехта “Жизнь Галилея”, для того чтобы устами героя сказать – прежде всего самому себе, – что “все-таки она вертится”…

Как-то на улице, на переходе между студией Горького, где находилась учебная студия ВГИКа, и недавно построенным новым зданием института, мы увидели сутулого старика с длинными волосами, в охотничьей куртке. И догадались, что это и был Кулешов. Догадались, потому что рядом с ним была она.

Она была почти на голову выше его, с огненно-рыжими, чтобы не сказать ярко-красными, крашеными волосами, на длинных худых ногах в короткой юбке, а на груди у нее болтался на шнурке компас.

Обложка брошюры «Хохлова» Виктора Шкловского и Сергея Эйзенштейна (Из библиотеки С.М. Эйзенштейна)

1926

[ГЦМК]

Мы знали, что наш педагог по актерскому мастерству Александра Сергеевна Хохлова является внучкой Павла Третьякова и дочкой Сергея Боткина и что на рисунке Валентина Серова из Третьяковской галереи “Девочки Боткины” изображена она, Александра Сергеевна.

Она курила, вставляя сигарету в длинный мундштук, и это еще более удлиняло ее и без того длинные руки…»[52]

Добавлю к тому, что написал Хржановский: длинными были и невероятные ноги! Все в ней было невероятно. И глаза. И удивительная, сумасшедшей красоты некрасота лица. И каждое, как будто ломанное движение…

Когда она останавливалась на вгиковской лестнице, чтобы, ни на кого не обращая внимания, подняв юбку, поправить подвязку на чулке, мы замирали, не в силах оторвать от нее взгляды. Это был кадр из немого кино в исполнении странной звезды экрана.

Лев Кулешов и Александра Хохлова со студентами ВГИКа

Фотограф О. Мерцедина

1960-е

[ГЦМК]

И никто не смеялся, никто не ерничал…

У меня была возможность близко видеть Кулешова не только в коридорах института. По тогдашней программе у нас, сценаристов, читался – в течение одного семестра – курс «основ кинорежиссуры». Вел этот курс Лев Владимир Кулешов.

Мы слушали его невнимательно. «Эффект Кулешова»? Сцепление двух кадров создает некий третий смысл? Да зачем нам это? Мы не режиссеры!

Дураки! Как я сейчас жалею, что плохо его слушал!

В своей легкомысленности и малой все-таки еще осведомленности мы не понимали, кто на самом деле этот сидящий перед нами в аудитории, как нам тогда казалось, глубокий старик. А ведь он, как и Дэвид Гриффит, «отец» параллельного монтажа, режиссер «Нетерпимости», «Рождения нации», заложил основу современного кинематографа.

«Их было двое в мире кино, так глубоко работавших над монтажом – Лев Кулешов и американец Дэвид Гриффит. В жизни они никогда не встречались, но внимательно и ревниво следили через океан за успехами друг друга»[53].

Вгиковский студент Андрей Хржановский, в своих довольно – по молодости лет – иллюзорных мечтах и планах, уже рассчитывал поставить полнометражный фильм. И тут мой сценарий. Он показал его Кулешову. И сценарий мастеру – ура! – понравился.

И более того! Мы с Андреем едем на Ленинский проспект к нему и Хохловой обсуждать этот сценарий, как будто бы он уже годится для производства.

Вспоминаю их небольшую двухкомнатную квартиру. Много фотографий на стенах. Молодой Кулешов, лихой автогонщик и охотник. Молодая Хохлова в разных ракурсах. И фотопортреты Галины Улановой.

Хохлова была так доброжелательна, Кулешов так интересен, что я довольно скоро перестал их бояться. О чем мы тогда говорили? Обо всем и меньше всего о моем сценарии.

Спустя почти тридцать лет в 1985 году я в очередной раз поселился в Доме ветеранов кино на Нежинской улице. Нет, нет! Еще не как ветеран! Тогда удобный и уютный этот дом часто становился прибежищем для нас сценаристов. Да и для режиссеров, с которыми нас сводила общая работа.

Я жил обычно на тихом первом этаже, дверь из номера на маленький балкон почти вровень с землей выходила прямо в сад. Место постоянных неспешных прогулок и бесед ветеранов. Отвлекаясь от пишущей машинки, я наблюдал за ними.

Александра Сергеевна Хохлова надолго пережила мужа. Она была почти совсем слепа. Чаще с ней по саду ходила любимая племянница, но иногда она даже выбиралась в сад одна.

И снова, как в институте, я не могу оторвать от нее свой взгляд. Все та же ломаная пластика, так же красные волосы.

Кадр немого кино в исполнении звезды экрана…

Автограф Павла Финна Геннадию Шпаликову на газете ВГИК «Путь к экрану». Шутливая статья П. Финна «Дорога в никуда» о рассказах Г. Шпаликова

21 апреля 1958

[ГЦМК]

Как же это так сошлось – в начале моего ВГИКа и впоследствии, пока учился – уникально и неповторимо.

По коридорам ВГИКа ходили живые классики советского кино.

Кулешов, Герасимов, Тамара Макарова, Ромм, Юткевич, Козинцев, Рошаль, Дзиган, Туркин, Габрилович, Каплер, Головня, Косматов, Волчек…

И одновременно с ними – в тех же коридорах – классики недалекого будущего. Которые еще не знали об этом. Впрочем, возможно, некоторые уже догадывались.

Муратова, Эльдар Шенгелая, Сахаров, Салтыков, Тарковский, Шукшин, Митта, Иоселиани, Шепитько, Георгий Шенгелая, Туров, Хржановский, Климов, Рязанцева, Шпаликов, Григорьев, Клейман, Рерберг, Княжинский, Ильенко, Кончаловский, Смирнов, Долинин, Нахабцев, Мукасей, Ромадин, Алимов, Бланк, Бойм…

Михаил Ромм

1950-е

[ГЦМК]

Невероятно! Золотой век!

Две главные вгиковские творческие школы. Герасимов и Ромм.

Их результаты и достижения в обучении и воспитании «кадров» во многом повлияли на весь последующий советский кинематограф.

«Нет, моя манера близка к манере моего любимого учителя, который действительно Учитель с большой буквы. (Замечу в скобках: я всегда ставлю на место тех, кто пытается сказать о нем что-либо неприятное, потому что люблю.) Он был великий педагог. Он меня разбудил. Ну, он такой был человек: помогал, пока чувствовал, что помочь можно. И очень точно угадывал, когда дальнейшее его участие бесполезно. Тогда останавливался и говорил: “Это не могу сдвинуть”»[54].

Обратили внимание? «Потому что люблю», – говорит Муратова о Герасимове. А ведь это, пожалуй, очень важно и ценно в обучении нашей профессии – человеческие отношения и чувства.

Школа Ромма другая по сравнению с герасимовской. Но опять же – профессия! Профессия! И человеческие отношения.

Михаил Ромм не стеснялся разбирать перед студентами свои картины. Они вместе искали ошибки, думали, как можно было лучше снять эпизоды…

«Из любой жизненной ситуации он выстраивал тему,