Кино после Сталина - Павел Константинович Финн

которая вдруг заставляла думать о крупности плана, о цвете, звуке – обо всем, из чего складывается кинематограф. Его лекции могли касаться узкопрофессиональных проблем, но разговор всегда выходил на общечеловеческие темы»[55].

Совершенно современны и актуальны мысли Ромма о драматургии кино и монтаже. А ведь высказано им это 68 лет назад, в 55-м году – в лекциях для того самого курса, на котором учились Шукшин, Тарковский, Митта…

Даже такой сложный характер, как Андрей Тарковский, не самый большой любитель людей, взял, кажется, у Ромма нечто очень важное. «Не знаю, что бы я делал после ВГИКа, – вспоминает Александр Сокуров, – если бы мне не протянул руку помощи Андрей Тарковский. Он ходил в Госкино, к Ермашу, добивался, чтобы в “Дебюте” запустили мою картину. По его рекомендации я оказался на “Ленфильме”»[56].

Ромм всегда помогал своим ученикам. Дом его всегда был открыт для них, они приходили к нему по вечерам…

«Когда в 1965 году Андрей Кончаловский решил снимать фильм “Первый учитель”, он долго советовался с Михаилом Роммом. Сценарий Кончаловского критиковали за отступление от принципов соцреализма. Ромм написал рекомендательное письмо, и в Госкино разрешили Кончаловскому снимать и отказались от правок… И каждый раз Михаил Ильич шел на “самый верх” – в ЦК КПСС… Бесстрашная готовность прийти на помощь сделала Ромма кумиром кинематографической молодежи эпохи оттепели»[57].

Точные границы «эпохи оттепели» определить трудно. Одно можно утверждать наверняка – катализатором стал ХХ съезд КПСС в феврале 1956 года, антисталинская речь Хрущева.

Хрущевская оттепель (или просто оттепель) – неофициальное обозначение периода в истории СССР после смерти И.В. Сталина, продолжавшегося около десяти лет – середина 1950-х – середина 1960-х годов.

А что же ВГИК? «Институт бурлил, как кипящий котел».

«Наше историческое комсомольское собрание во ВГИКе подходило к концу… В Президиум ЦК КПСС прямо с собрания была послана телеграмма. Была выбрана “чрезвычайная комиссия”, в которую вошли Эльдар Шенгелая, Тамаз Мелиава, Геннадий Полока, Александр Саранцев, Василий Шукшин, мы с Юрой [Григорьевым]. Комиссии было поручено подготовить конкретные предложения по реорганизации ВГИКа… Мы подготовили убедительный материал. Нас принял главный редактор “Комсомольской правды” А. Аджубей – на первой полосе газеты появилось открытое письмо министру культуры Н. Михайлову “Перед пустым экраном”. Министр культуры посетил ВГИК, а мы были приняты секретарем ЦК КПСС Д.Т. Шепиловым. В результате состоялось решение коллегии Министерства культуры СССР, и ВГИК получил производственную базу, на которой можно было снимать фильмы» [58].

Я хорошо знал учебную студию. Здесь мои друзья операторы Саша Княжинский и Юра Ильенко снимали мою самую первую в жизни экранную работу – экранизацию рассказа Александра Грина «Голос и глаз».

Режиссером был студент мастерской Рошаля Паша Арсенов. В главной роли – ученица Пыжовой и Бибикова восхитительная Лариса Кадочникова. Потом Ильенко снял ее, уже свою жену, в картине Параджанова «Тени забытых предков».

Но «производственной базой» учебную студию с небольшим павильоном и тесными монтажными назвать можно только с откровенным преувеличением. А ведь активисты, инициаторы реорганизации института предлагали хорошее, разумное дело. Перевести учебную киностудию ВГИК на хозрасчет.

Хозяйственный расчет (хозрасчет) – метод расчета расходов и доходов на государственном предприятии в условиях плановой экономики, предполагавший финансовую и управленческую самостоятельность.

У лучших работ появился бы миллионный зритель. Институт при этом мог получить реальную возможность заново оборудовать лаборатории и павильоны. Да и государство получило бы прямую прибыль.

Однако в том же 1956 году партийная власть как будто опомнилась и решила, что зашла в своем «либерализме» слишком далеко. Самостоятельность и самоуправляемость студентов никак не входили в ее планы.

Не берусь утверждать, для этого я недостаточно «подкован», но мне кажется, что в той молодой «экономической» идее уже содержался некий прообраз будущей «Экспериментальной творческой киностудии», основанной в 1965 году на принципах хозрасчета и окупаемости. О ней – еще впереди…

О событиях во ВГИКе в 56-м году – до моего поступления – я узнавал от «старших». Но и 57-й – уже «мой» – был тоже не такой уж спокойный.

Эхо дней «бури и натиска» еще так или иначе отдавалось в наших аудиториях и коридорах, но постепенно стихало. Новое событие, однако совсем другого характера, неожиданно потрясло нас всех.

Мы посмотрели «Летят журавли»!

Калатозов, Урусевский, Самойлова!

Мы были потрясены. Все вгиковские профессии. От операторов, конечно, до киноведов.

Не сюжетом, не актерами, хотя они там хороши, – нас привела в восторг невероятная смелость и выразительность формы, которая на глазах органично становилась содержанием.

Но это у нас, во ВГИКе. А в центральных советских газетах фильм ругали как идеологически неправильный. Героиня изменяет жениху, который ушел на фронт, с подлецом и трусом.

Рабочий момент съемок фильма «Летят журавли»: актер Алексей Баталов, режиссер Михаил Калатозов, оператор Сергей Урусевский

1957

[ГЦМК]

Хрущеву не нравилась картина. «Не может быть у советской девушки такой внешности, и никогда она так себя не поведет». Хрущев даже обозвал главную героиню «патлатой шлюхой», возмущался ее распущенными волосами и тем, что она позволяет себе ходить босиком.

И все же «Летят журавли» отправились на Каннский фестиваль.

«На съемки случайно попал тогда еще неизвестный начинающий режиссер Клод Лелуш, будущий автор “Мужчины и женщины”, обладатель каннской “Пальмовой ветви” и двух “Оскаров”. Он был настолько потрясен, что попросился в съемочную группу ассистентом оператора. Проработал на площадке несколько дней и снял в Москве свою первую картину – документальную ленту о производстве “Летят журавли”. Вернувшись в Париж, Лелуш связался с директором Каннского фестиваля и рассказал о съемках Калатозова»[59].

О триумфе фильма на Каннском кинофестивале в 1958 году в СССР сообщали сдержанно. Только в «Известиях» вышла маленькая заметка под заголовком «Первый приз – советскому фильму», в которой даже не упоминались фамилии режиссера и оператора картины.

Однако фильм «Летят журавли» остался единственным советским фильмом, который получил главный приз Каннского кинофестиваля. И тут, из-за «спины» идеологии, как это уже не раз бывало, выглянула экономика. Холодно встреченные родной критикой «Журавли» на Западе вовсю зарабатывали валюту!

«Успех фильма “Летят журавли” в год выхода был феноменальным: только во Франции картину посмотрели 5 миллионов 300 тысяч зрителей… (во французском прокате она шла под названием “Когда прилетают аисты”). Все лето 1958 года фильм показывали с субтитрами, в декабре дублировали и снова выпустили в прокат по всей стране»[60].

И