«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев

совершенно недопустимо, особенно для встреч с официальными работниками, так как Астор-хауз находится в трех шагах напротив консульства, и нужно предположить, что все работники консульства персоналу гостиницы хорошо известны в лицо».

Осознанно или нет, Фриц передергивает, утверждая, что «Рамзай» был задержан полицией «во время февральских событий». Сообщая в Центр о происшедшем, Зорге указывает, что был арестован «после 26.2».

На почту «Рамзая» и «Алекса» в Центре отреагировали и «Директор», и его зам. Оба, обращаясь к Зорге, называли его «дорогим».

Начальник Разведупра Урицкий писал, как всегда, иносказательно:

«Дорогой мой друг Рамзай.

/Н2. Спешно. Обеспечьте грамотный перевод. СУ. 26.7.36/

С глубоким вниманием я со своими товарищами прочел и изучил все Ваши письма. Как ни велика задача нашей фирмы, как ни обязаны мы отдавать себя безраздельно нашему великому делу, все же я умею Вас понять в Вашем одиночестве и оторванности и с глубокой благодарностью от всей нашей фирмы и корпорации отношусь к Вашему подвигу, имеющему решающее значение для нашей фирмы. Поэтому я считаю себя обязанным еще раз Вам сообщить, что и эта последняя Ваша почта была для нас чрезвычайно ценной и прибыльной для фирмы. Не хочу Вас обременять дополнительными, длинными письмами прошу учесть и выполнить все указания, о которых Вам одновременно пишут. Все это служит только одной цели – все для нашей фирмы. Конечно, для этой цели мы обязаны все делать. Я еще раз хочу подчеркнуть Вам, мой славный друг, что занимаемая Вами позиция есть Ваш большой успех и большего ничего не нужно. Я еще раз подтверждаю, что Вы не должны расширять свою клиентуру. Разумеется, у нас в этом вопросе полное единомыслие. Что касается общей обстановки, то мне остается немного добавить к тому, что Вы сами об этом пишете. Действительно, наша фирма должна считаться с тем, что в ближайшие 7–9 месяцев наша торговля будет происходить в чрезвычайных условиях. Я лично считаю это неизбежным. Обстановка в Европе почти такая же. Но могущество нашей фирмы, Вы можете быть в этом уверены, позволяет, без всякого сомнения, неплохо заработать и в этих чрезвычайных условиях. Даже больше того, мы можем рассчитывать на огромную прибыль, если дело дойдет до чрезвычайных времен. Это все нас вдохновляет и заставляет крепко держаться на своем посту.

Ваши сообщения о людях мы приняли к сведению, если их можно использовать, мы это сделаем.

О Вашей подруге мы заботимся, и Вам совершенно можно не беспокоиться об этом. Обнимаю Вас.

Ваш Директор.

25 июля 1936 г.».

Конкретные указания и на этот раз поступили от заместителя начальника Разведупра Артузова, и содержали они больше упреков и замечаний, по большей части справедливых:

«Дорогой Рамзай.

Последнее Ваше оргписьмо открыло для меня много нового и, признаюсь, опасного.

Из письма я убедился, что процесс постепенного превращения Вас из свободного журналиста в специалиста особой квалификации нашей фирмы протекает, увы, как большинство процессов в мире, довольно медленно.

Ваши сообщения о многочисленных левых общественных связях, а также Ваш опыт фоторепортера, свидетельствуют о том, что Вы еще недостаточно точно понимаете, насколько важно сохранение того положения и того наблюдательного поста, которых Вы достигли. Иметь этот пост и в то же время поддерживать левые общественные связи /которые, как Вы сами сообщаете, репрессируются местными властями/ это то же самое, что сделал бы генерал, бросивший руководство своей дивизией и расхаживающий на виду неприятеля с револьвером – не для того, чтобы воодушевлять солдат, а для того, чтобы в пылу азарта доставить себе удовольствие в стрельбе из револьвера по неприятелю. Такого генерала, если бы его, благодаря случайности, не убили бы солдаты противника – ни одной минуты нельзя оставлять во главе воинской части. Это сравнение приходит в голову при чтении Вашего письма.

Неужели Вы не подумали, выходя на улицу в качестве фоторепортера, какому риску Вы подвергаете себя и связанных с Вами людей, если местные власти пожелали бы более подробно проверить Вас и Ваши связи.

Ведь большинство неприятностей в нашем деле проистекает именно от того, что люди не придают значения опасным мелочам. Разница между свободным журналистом и представителем нашей фирмы заключается, между прочим, в том, что излишняя смелость подвергает риску только его собственную персону /что иногда полезно для воспитания корпоранта/, а „смелость“ нашего представителя ставит под удар весь филиал нашей фирмы – иногда с ценнейшими товарами, конфискация которых нередко может стоить многолетних усилий и больших средств. Вот этого многие наши товарищи, в особенности если им пришлось расти в среде богемной журналистики, долго не могут или не хотят понять. Им все хочется проявить мальчишескую смелость, как будто дело идет о том, чтобы понравиться прекрасной даме. Это не наш стиль работы. Прошу Вас точно выполнить указания моего орг. письма о разрыве с опасными людьми.

2. Другое дело укрепление Вашего положения в стране и у Кота, и у новых друзей Густава. Здесь полезно знание журналистики. И Кота, и друзей Вы и Густав можете снабжать всевозможными статьями и прогнозами касательно положения в Ваших краях. И чем добросовестнее и аккуратнее Вы это будете делать, тем прочнее Вы свяжетесь с ним. Не дублируйте только полностью работы (выделено мной. – М.А.). А то может случиться, что Кот поделится с друзьями, и обнаружится, что „ласковый теленок двух маток сосет“. Могут получиться неприятные компликации.

Это все. Прошу беречь как зеницу ока те завоевания, которых Вам удалось добиться на Вашем ответственном посту. Если тяжелые времена застанут Вас в тех же отношениях с Котом и К-о, которое Вы имеете сейчас и если при этом Вас не будут подтачивать мелкие жуки из числа левых элементов местного общества – я буду считать, что Вы выполните максимум того, на что я мог надеяться.

Если же, благодаря сомнительным связям, Вас выбросят раньше времени из страны или Вы поскользнетесь на апельсиновой корке /вроде Вашей вылазки с фотоаппаратом/, я буду считать, что Вы в угоду, может быть, смелой причуде, пожертвовали драгоценным состоянием нашей славной фирмы.

Надеюсь, что на этот раз Вы отнесетесь со вниманием к этому действительно крайне важному моему требованию.

3. Не могу не сказать еще об одном вопросе, который меня тревожит. В Ваших телеграммах нередко сообщения о каком-либо интересном деле или факте сопровождается словами: „я слышал от Х или Y сказал мне“, при этом X. и Y. называются собственными именами.

Не надо быть Шерлок Холмсом, чтобы при провале шифра /от чего мы, увы, не застрахованы/, выяснить, с кем разговаривал X. и Y. по тому или иному специфическому вопросу.