Россия и Европа - Николай Яковлевич Данилевский

православия. Дряхлая Византия показала миру невиданный пример духовного героизма. Она предпочла политическую смерть и все ужасы варварского ига измене вере, ценой которой предлагалось спасение. Откуда это меряние двумя мерами?

Это явное пристрастие настолько изумило меня, так противоречило всему, чего я ожидал от г. Соловьева, а с другой стороны, все доводы его показались мне столь малоубедительными и цели его столь неясными и туманными, что становилось странным, как мог он сам убедиться первыми или увлечься последними. Из этого родилось у меня невольно некоторое подозрение, что г. Соловьев не относился свободно к своему предмету, что он был прельщен, соблазнен, подкуплен. Но да не приходит ни он, ни читатели в ужас от моей дерзости. Да, думаю я, подкуплен, но ведь, само собой разумеется, не деньгами, не лестью и ничем сему подобным, а чем-то совершенно иным, чем мог бы быть подкуплен даже человек честности Аристида, бескорыстия Сократа, смирения христианского подвижника.

Г. Соловьев человек, без сомнения, с философским направлением ума. Качество довольно редкое и очень ценное, но, однако же, как и всякое умственное и даже как и всякое нравственное качество, имеющее и свои слабые стороны, заставляющие впадать в пороки своих добродетелей. Опыт нам показывает, что главный недостаток или порок философствующих умов, то есть метафизически философствующих, есть склонность к симметрическим выводам. При построении мира по логическим законам ума, является схематизм, и в этих логических схемах все так прекрасно укладывается по симметрическим рубрикам, которые, в свою очередь, столь же симметрически подразделяются. Затем находят оправдание этому схематизму в том, что будто бы он ясно проявляется в объективных явлениях мира. Взглянем на столь эмпирическое, по-видимому, дело, как зоологическая и ботаническая систематика; и к ней Окены, Фицингеры, Рейхенбахи, все люди высокого ума и с большими положительными знаниями, находили возможность прилагать свои симметрические, схематические формулы.

В таких симметрических делениях принимали за таинственного направителя гармонии развития или эволюции некоторые числа: кто четыре, как пифагорейцы, кто пять, как английский зоолог Мак-Ли (Mс'Leay), но излюбленнейшим числом было три. Трихотомия была любимейшей формулой схематически-симметрического деления. Когда грубые, неуклюжие факты не поддавались этой симметрии, их подталкивали, подпихивали, давили, по меткому французскому выражению, un coup de plume[130].

Вот эту-то любовь к симметрически-схематической троичности заметил я и у нашего многоуважаемого автора, и подозреваю, что именно она прельстила, соблазнила, подкупила его, – сейчас увидим, каким образом. Сначала укажем на примеры таких симметрических делений с их почти неизбежными un coup de plume.

Начинается дело со знаменитого противоположения Востока и Запада, будто бы имевшего место с самого начала человеческой истории, вероятно, как проявление не менее, чем симметрическая схема, излюбленной метафизикой полярности. Но на беду, в начале истории – должно ведь, конечно, разуметь культурной истории, оставив в стороне каменные века, – мы знаем только Восток, то есть страны Западной, Южной и Восточной Азии и Египет, без малейшей примеси Запада. Этот Запад, то есть Европа, был тогда покрыт сплошным покровом варварства, или скорее дикости, и в этом качестве никакой культурной противоположности Востоку представлять не мог. Следовательно, история началась без полярного противоположения. Это первый un coup de plume, первое подталкивание и подпихивание фактов с тем, чтобы заставить их гармонировать с логической схемой.

Далее, за характеристику Востока принимается подчинение человека во всем сверхчеловеческой силе, а за характеристику Запада – самодеятельность человека. Но ни один народ в мире не заботился и не заботится менее о сверхъестественной силе, как та треть человечества, которая живет в Китае, как раз на самом настоящем Востоке. Следовательно, эту неудобную и неподатливую на схемы треть человечества приходится выкинуть из истории. Второй un coup de plume. Вообще этот несносный Китай стоит поперек всем априористическим построениям истории! Выключение его мотивируется тем, что Китай уже чересчур восточен по своей замкнутости и неподвижности. Но замкнутость его происходила от чисто внешних географических причин, по духу же и направлению не менее его были замкнуты Индия и Египет. Что же касается до неподвижности, то очевидно, что народ, сделавший большую часть основных культурородных изобретений, не мог быть неподвижным, что теперешняя и давняя уже неподвижность – не отличительное свойство духа его, а возрастной признак его долговременной национальной и государственной жизни.

В доказательство того, что теософическая идея связывала все мышление восточных народов и обращала в теургию все творческое воздействие человека на природу, между прочим приводится и то, что земледелие было у них богослужебным обрядом. Но таковым было оно и есть именно у китайцев, наименее теософического, а следовательно, и наименее теургического народа изо всех живущих и когда-либо живших на земле.

Но и народы Востока проявляют свою общую характеристическую черту в различных формах: «Индия пришла к признанию истинного божества как чистой, от всего отрешенной бесконечности. Это есть истина, хотя и не вся истина. Религиозная мысль Востока не остановилась на индийском миросозерцании». «Тут, – продолжает наш автор, – скрываются раздвоение и противоречие». Это доказывается, и далее выводится «таким образом умозрительная противоположность сверхсущей истины и ложного бытия заменяется нравственной противоположностью добра и зла. Вместо Брамы и Майи являются Ормузд и Ариман», то есть мировоззрение иранское. Но и на этом дело не останавливается. Все дело в борьбе, цель ее – торжество доброго начала. Торжество злого начала – смерть. Торжество доброго – жизнь всему, и если торжество полное – то жизнь вечная. «Идея жизни и жизни вечной лежит в основе египетской религии и культуры». Вот и прекрасно, показаны три формы религиозной жизни Востока. Это развитие выставлено как эволюционный процесс, следовательно, как процесс преемственный, что подтверждается еще следующим местом: «Религиозный человек Востока, на последней ступени своего развития – в Египте, обоготворил идею жизни». Да иначе какой бы и смысл имели эта великолепная трихотомия и эти дивные три момента развития, если бы не выражались последовательно? Только какое понадобилось для них подталкивание и подпихивание фактов, какой жестокий coup de plume, точно землетрясение, перепутавшее всю хронологию, всю последовательность явлений во времени! Египет не последняя, а первая ступень развития религиозного человека Востока, несколькими тысячелетиями предшествовавшая развитию религиозного человека в Индии и Иране. Да и индийская ступень не предшествовала иранской, а по меньшей мере была ей одновременна – я разумею браманизм, буддизм же несомненно явился гораздо позже магизма, совершенно обратно тому, что требовалось бы по схеме.

Но толчки, подпихивания и удары перьев не прекращаются. «Когда римские легионы, – говорится далее, – явились за Евфратом и близ границ Индии, а евреи Петр и Павел стали проповедовать новую религию на улицах вечного