Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

давно отдал за границу, и была в ужасе. Она не сомневалась, что «это связано с Луем». Особенно ее расстраивали невероятные слухи, «что папа сам передал мемуары за кордон». Прадедушка тоже был потрясен, но времени разбираться не было. Его немедленно потребовали на ковер в Комитет партийного контроля.

При встрече с Кириленко несколько лет назад его председатель Арвид Пельше присутствовал для поддержки, в этом же новом разговоре на Старой площади он был главным. В отчете ЦК КПСС Пельше потом писал: «В связи с предстоящей публикацией в США и ряде других стран Запада „воспоминаний Н. С. Хрущева“ 10 ноября т. г. в Комитете партийного контроля состоялась беседа с т. Хрущевым Н. С. Во время этой беседы т. Хрущев вел себя неискренне, неправильно, уклонялся от обсуждения вопроса о своих неправильных действиях. Он утверждал, что никому не передавал свои мемуарные материалы для публикации»[923].

Хрущев не «уклонялся от обсуждения вопроса о своих неправильных действиях»; он настаивал, что написание мемуаров не запрещено Конституцией СССР, а обсуждать передачу не может, так как никому ничего не передавал. Он возмущался: к пенсионеру Швернику и к нему совершенно разное отношение — к Хрущеву относятся как к врагу, а он «не меньше других сделал для партии»[924]. Даже предлагал организовать пресс-конференцию, но в верхах от этой идеи отказались: кто знает, о чем помимо мемуаров могут спросить и что ответит непредсказуемый политический пенсионер. В конце концов Хрущев просто подписал заявление: «Как видно из сообщений печати Соединенных Штатов Америки и некоторых других капиталистических стран, в настоящее время готовятся к публикации так называемые мемуары или воспоминания Н. С. Хрущева. Это — фабрикация, и я возмущен ею. Никаких мемуаров или материалов мемуарного характера я никогда никому не передавал — ни „Тайму“, ни другим заграничным издательствам. Не передавал таких материалов я и советским издательствам. Поэтому я заявляю, что все это является фальшивкой»[925].

«Хрущев вспоминает» на обложке журнала «Лайф»

27 ноября 1970

[Семейный архив автора]

Идея Луи? Идея КГБ? Если бывший первый скажет что-то плохое о партии, его можно обвинить в том, что он слил все на Запад, и представить предателем. Или сразу идея Сергея, что все сделано с позволения опального отца? Так убедительнее.

Эта версия стала основной во время перестройки и теперь считается неоспоримой. Но мама и тетя Рада всегда настаивали, что «папа никому ничего не передавал и был потрясен заявлением американцев». Тетя Рада говорила маме с упреком: «Это не могло не выйти из-под контроля. Надо было меня слушать, а то ездили кто попало». Мама спорила: «Папа был счастлив, что у него есть аудитория, что кому-то интересно, что он хочет сказать, замолчанный, забытый. Про детали он не думал, отдал все на откуп Сережке».

Как бы то ни было, характер автора определил будущее его сочинений. Отражая его сущность «колобка» — «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел», — несмотря на усилия брежневского режима его замолчать и забыть, эти воспоминания взорвались международной сенсацией. Как когда-то секретный доклад, они нарушили представления о том, что возможно или невозможно за «железным занавесом» СССР. Последнее слово надолго осталось не за послушно-идеологическими мемуарами эры «развитого социализма» Леонида Ильича или конъюнктурными самовосхвалениями постсоветского периода, а за личными взглядами партийного деятеля без оглядки на идеологию и конъюнктуру. Ведь он диктовал себе, «в стол», без надежды на будущее, как диссиденты, книги которых взахлеб читал на пенсии. И кроме мемуаров Хрущева таких политических артефактов у нас просто нет.

Когда прадедушка вернулся домой после встречи с Пельше, он почувствовал себя плохо. Мама волновалась, что будут винить ее, вдову «главного виновника утечки мемуаров» Льва Петрова — сотрудника спецслужб, когда-то работавшего в Америке, друга Луи. «„Не мог же Лева все передать без спросу? Может быть, у него забрали?“ — в растерянности спрашивал меня папа». Мама, насколько могла, пыталась вступиться за репутацию покойного мужа: «Ты же знаешь, он уже умирал!»

До конца года она не появлялась в Петрово-Дальнем, а за ответами поехала в Баковку к Луи. Они гуляли по пожухшему замерзшему газону около пустого бассейна, и Виктор ее убеждал, что у Сергея все под контролем, что никаких неприятностей не будет, пусть мемуары увидят свет, что Лева был бы рад, так как он первый их задумал. «Шум поднимать бессмысленно, будет хуже, — подумала она. — На мертвого Леву все удобно свалить, он не ответит, а Сергей не признается».

Здоровье прадедушки ухудшалось. Теперь он месяцами лежал в больнице. Ноябрьская публикация в «Лайф» оказалась еще цветочками. В январе 1971-го американское издательство «Литтл Браун» выпустило книгу «Хрущев вспоминает», назвав ее «невероятным historical first [„впервые в истории“]». Многочисленные американские газеты писали, что «любимый зять Хрущева Лев Петров» отправил мемуары на Запад[926], и слух закрепился окончательно.

Ни Сергей, ни прадедушка ничего не опровергали, а прабабушка возмущалась моим отцом. «Как, — говорила она Раде, — Лев мог так поступить?» Подозрение, теперь «официально» подтвержденное западной прессой. Рада пыталась ее переубедить: «Сделать это мог только Сергей!» — но та отказывалась верить в такое о единственном сыне.

Лет десять назад в телефонном разговоре с Шехтером я спросила, почему они были уверены, что именно бывший премьер разрешил выпуск воспоминаний. И если так, почему никто не оспаривал информацию о моем отце? В 1960-е годы «Тайм» имел дело только с Луи и ничего не знал о ситуации внутри семьи, недовольно ответил он. Он настаивал, что у них не было причин сомневаться в посредничестве Луи, ведь «он был очень полезным связным с Западом». «Не было причин!?» — теперь была моя очередь раздражаться.

По свидетельству Шехтера, за мемуары Хрущева Луи получил полмиллиона долларов, а изначально запросил еще больше[927]. Часть этой суммы предназначалась семье. Луи также потребовал гарантий, что формально ни автор, Никита Сергеевич, ни его дети, ни сам Луи не будут иметь никакого отношения к изданию. Шехтер мне этого прямо не сказал, но дал понять, что им было все равно, по какому принципу мой покойный отец стал удобным козлом отпущения. Он ведь Хрущевым не был. Кстати, и мама, и тетя Рада уверяли, что ни они, ни родители не получили никаких денег от публикации мемуаров.

Многие годы после выхода книги дядя Сергей не делал ничего, чтобы пресечь слухи вокруг моего отца. Только в конце 1980-х, когда выход воспоминаний на Западе перестал рассматриваться как акт предательства,