Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Я не буду здесь разоблачать все вымыслы этого романа — на это потребуется больше одной главы, — но расскажу то, о чем просила меня рассказать мама.

Суходрев поехал в Петрово-Дальнее, потому что дружил с моими родителями и захотел повидаться с бывшим боссом, несмотря на то что теперь переводил новому боссу, Брежневу. А Луи, который общался со всеми, «напросился», объяснив, что хочет «лицезреть живую историю», выразить свое почтение недавнего узника ГУЛАГа. После войны Луи десять лет провел в лагере за шпионаж. Он был «счастлив» увидеть бывшего премьера пенсионером, гуляющим по лесу и между тыквенными грядками; потрогать диктофон, на который тот записывает воспоминания.

Папа фотографировал. Луи снимал на видеопленку «для личного пользования», как свидетель жизни «великого человека, благодаря которому он вышел на свободу в 1956 году». Прадедушка подвоха не ожидал. Он любил гостей и особенно был рад видеть Суходрева. Папа, понимая, что жизнь политического диссидента Хрущева может быть для Запада источником жадного любопытства, думал, по словам мамы, что «они с Луем [так его называли свои] как-нибудь напишут книгу о „Хрущеве в изгнании“».

Она умоляла его Луи на дачу не брать: «Ты думаешь, что получится что-то интересное, но будет хуже». Папа же настаивал, что «это история public interest — общественного интереса. Мы обязаны показать миру неизвестного Хрущева».

«Лева, несмотря на опыт, игнорировал паутину, которая вокруг всего этого плелась. Думал, что Луй его не подведет; материалы без его разрешения распространять не будет. Твой папа и так „пострадал“, когда мы поженились. Никита Сергеевич был против нашего отъезда в США. Лева остался в Москве, а в 1964 году стал невыездным, хотя по-прежнему общался со своими коллегами по спецслужбам. Теперь он надеялся отыграться, сделать что-то важное. Напрасно».

Вопреки сегодняшним легендам о СССР, что запрещено было все, после ХХ съезда уже не все и не тотально. Суходрев, по его словам, никому «наверху» не сообщил, что поедет навещать бывшего первого, за что его потом вызвали на Лубянку к начальнику «Девятки» Владимиру Чекалову. Тот отвечал за безопасность коммунистических руководителей и «от самого Семичастного передал, что я важный стратегический объект и не должен общаться с теми, кто может вытянуть из меня информацию и использовать „не по назначению“». «Они имели в виду Хрущева или Луя?» — сострила мама.

Последующие события подтвердили ее худшие опасения. Продюсер Эн-би-си Люси Джарвис включила кадры той съемки в документальный часовой фильм «Хрущев в изгнании: его мнения и откровения», показанный в июле 1967 года в прайм-тайм в Америке и Англии.

В основном там была старая хроника, но эпизоды с Хрущевым в лесу и у костра, рассказывающим историю своей молодости в Донецке и вспоминающим Карибский кризис, были смонтированы, как свежее интервью. Голос был наложен на кадр, но эти детали заметили не многие. Только критик британского журнала «Спектейтор» Стюарт Худ разнес этот «документальный обман» в пух и прах: Хрущев думает, что разговаривает с близкими, и явно не знает, что это будет показано на Западе, что будет показано вообще[914].

Разразился скандал. Три кордона не уследили: пустили на дачу запрещенных иностранцев. Мельникова, который утверждал, что никаких иностранцев не было, убрали из КГБ; сменили на более сурового и неприветливого коменданта Василия Кондрашова.

Хрущев не знал, что своим появлением на экранах западных телевизоров он был обязан той Джарвис, которая в 1962 году лично уговорила его сделать документальный фильм «Кремль» для своего канала. Раньше дворец был недоступен для показов за границей, но Джарвис умела добиваться своего. В Москве ее прозвали «фельдмаршалом», так как ей удалось организовать съемки, несмотря на Карибский кризис.

Люси Джарвис, одна из первых выпускниц двух университетов Лиги плюща в конце 1930-х, сделала большую карьеру на телевидении. Она снимала и неприступный Пекин Мао Цзэдуна, и величественный Лувр. Когда я с ней, 80-летней, познакомилась в Нью-Йорке в середине 1990-х, она была уже слишком светской львицей, чтобы объективно вспоминать свою профессиональную жизнь. В заставленной китайскими вазами и русскими матрешками квартире на западной стороне Манхеттена, рядом с музыкальным Карнеги-холлом, Люси сыпала именами и рассказывала о поездке к Хрущеву на дачу.

Я знала, что в Петрово-Дальнем ее никогда не было и что пленки ей отдал Луи, но при гостях разоблачать не стала. Когда мы остались вдвоем, я все-таки спросила, как ей удалось сделать фильм, не ступив ногой на прадедушкину дачу. Люси гордо ответила, что они все заранее обговорили с Луи. «Значит, поэтому он так настаивал на визите», — сказала мама, когда я рассказала ей о разговоре с Люси. «Это были подлые кадры», — злилась она, уверенная, что «Луй рвался к бывшему премьеру по заданию КГБ». Сделать из жизни того западную сенсацию, дать Кремлю повод обвинить Хрущева в нелояльности. Фильм действительно вызвал недовольство властей.

Неприятности были и у папы. АПН отозвало совместный с Эн-би-си проект о советских тюрьмах — об их реформе со времен ГУЛАГа. За него отвечал папа по заданию своего друга и бывшего коллеги по спецслужбам Георгия Большакова, который теперь руководил документальными программами АПН. Большакову пришлось сообщить президенту Эн-би-си Уильяму Макэндрюсу, что «показ не желателен в 50-летнюю годовщину революции»[915], дав понять, что проблемы связаны с фильмом о Хрущеве.

Его показ также совпал со скандалом из-за публикации мемуаров Светланы Аллилуевой «20 писем к другу». Чтобы сбить нараставший ажиотаж вокруг ее эмиграции в США, Луи при помощи разных манипуляций продал пиратскую копию книги немецкому журналу «Штерн». «Чувствительные» для Кремля эпизоды были отредактированы и опубликованы там летом 1967 года, а в августе в «Нью-Йорк таймс» вышла статья о связи кремлевских властей с Луи, «высоким блондином» с русским паспортом[916]. В статье упоминается, что именно он «делал интервью с бывшим советским премьером Никитой С. Хрущевым, позднее использованное в документальном фильме Эн-би-си».

Луи служил связующим звеном, санкционированным каналом утечки информации и дезинформации. Андрей Сахаров однажды описал его как «гражданина СССР и корреспондента английской газеты (беспрецедентное сочетание), активного и многолетнего агента КГБ, выполняющего самые деликатные и провокационные поручения»[917]. Летом 1984 года весь мир обеспокоенно следил за голодавшим в Горьком (Нижнем Новгороде) ссыльным лауреатом Нобелевской премии мира. Тогда Луи продал западногерманской желтой газете «Бильд» кадры, показывавшие «ежедневную жизнь» вполне здорового правозащитника. Эти снимки были сделаны КГБ еще до голодовки, но Луи представил их как свежайшую информацию. Западная общественность успокоилась. Кампания в поддержку Сахарова пошла на спад. Цель КГБ была достигнута.

Так и с Хрущевым. С одной стороны,