Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Дача на участке с соснами на берегу Истры была намного скромнее, чем особняк в Горках. Яблоневый сад рядом с грязно-зеленым деревянным домом, под окнами которого весной волшебно пахли жасмин и сирень, и цветочные клумбы между дорожками. От ворот, где стоял домик для охраны, к большому дому вела асфальтированная дорога, на которой прадедушка часто ставил свой раскладной стульчик, чтобы отдохнуть во время прогулок. Дом был небольшой, в три спальни — скромно для номенклатурных дач. Я помню комнату прадедушки с большими окнами в сад, потому что там стоял трехстворчатый гардероб, где я иногда пряталась от взрослых. Среди пахнущих нафталином вещей я однажды обнаружила внушительный ящик с пистолетами и ружьями, хотя время охоты для Никиты Сергеевича прошло. Там же, немного в стороне, висел военный мундир, накрытый белой льняной простыней. Я никогда военной формы вблизи не видела, и он внушал благоговение начищенными до блеска пуговицами.

Главную комнату сначала занимал гигантский бильярдный стол, но прадедушка гонять шары не любил — он предпочитал лапту — и бильярдную переделали в большую столовую. Ее я хорошо помню: длинный темный деревянный стол и нескончаемые скучные трапезы с гостями каждые выходные. На стене от прежних обитателей осталась висеть репродукция картины Налбандяна «Ленин в подполье». «Символично», — грустно усмехалась мама.

Эти мои впечатления о Петрово-Дальнем начинаются примерно с 1968 года. К тому времени шок от потери власти притупился, но над домом продолжало витать ощущение ужасного горя. Не понимая тогда, что значит политическая смерть в СССР, мы с сестрой чувствовали давление этой трагедии, черным облаком нависшей над прадедушкой. Из-за этого чувства визиты туда иногда казались нудной обузой, усиленной недовольством, что нас заставляли на даче работать — убирать снег, сажать, полоть, поливать.

Прадедушку же забота об огороде спасала от черных мыслей. Погоревав несколько месяцев, к весне он принялся превращать Петрово-Дальнее в образцовое хозяйство с томатными кустами, тыквенными грядками и пчелиными ульями. Обычный номенклатурный участок — жасмин, сирень и несколько клумб и дорожек — вскоре стал образцовой фермой. «Как в Америке у Гарста», — говорил он.

Поначалу природа была его единственной отдушиной. Выезжать ему разрешалось в поликлинику и на выборы. Но Владимир Беззубик, его личный доктор еще с кремлевских времен, приезжал сам. На местные выборы в РСФСР в 1965 году прадедушка все-таки сходил, а в Верховный Совет в 1966 году не пошел. (Прабабушка пошла одна, очень осудив мужа, и в 1970-м они уже опять голосовали вдвоем.) Если же Хрущев хотел поехать куда-нибудь еще, он должен был сообщить охране. В первые годы иногда отказывали, но, когда стало ясно, что отставленный первый переворотов не готовит, было легче договариваться с гаражом особого назначения, откуда за ним приезжал старого производства ЗИМ, на всякий случай с частными номерами.

По словам Сергея, «бывшего главу государства охраняли больше, чем когда он был первым секретарем. Но цель охраны теперь была несколько другая, охраняли не его, а от него». Все же в ссылке он мог укрыться от всевидящего ока власти. На подъезде к участку стояли три пункта с охранниками, и дача была утыкана жучками — однажды прадедушка поднял крышку приемника в столовой и показал маме устройство, прижав палец к губам, — но, копаясь в огороде, он опасности не представлял. Через год в сторожках охраны уже лениво пили чай, вяло отдавали под козырек и машины со знакомыми номерами не проверяли. Привозить можно было кого угодно.

Все это благодаря коменданту, Сергею Мельникову, который был всецело на стороне новоиспеченного пенсионера. При нем особого присутствия КГБ в дачной жизни не наблюдалось. Я его запомнила как огромного мужчину с гигантскими руками и такой же улыбкой. Он катал нас с Ксенией на плечах и играл «в гири»: мы висели у него одна на левой ноге, другая на правой, а он ступал по дороге как великан.

Обед в Петрово-Дальнем

Конец 1960-х

[Семейный архив автора]

Между тем Хрущев всей душой прикипал к своей даче. В прошлом слесарь и крестьянин, он сумел провести к грядкам водопровод, и за год хозяйство расцвело. В году 1966-м прадедушка начал мастерить теплицу. Справа от дома, где она строилась, штабелями лежали длинные доски и рейки, а огромные рулоны полиэтиленовой пленки для навеса доставали по блату. Частью поделились мама и папа; полиэтилен остался от утепления нашего нового дома в Переделкино. Кое-что досталось от Аджубеев, которые тоже недавно занялись дачей.

Прадедушка уверенно руководил возведением оранжереи. Комендант Мельников, дядя Сергей, Виктор Евреинов, муж тети Лены, дядя Юра, сын Леонида и Эсфири Этингер, и даже мой уже начавший серьезно болеть папа носили доски, клали фундамент и натягивали пленку. А прабабушка выходила из дома проверить, как идут дела, и удостовериться, что дети не лезут под молоток или не прыгают со штабелей.

Мы прыгали, и совсем еще маленькая Ксюша как-то раз очень сильно поранилась гвоздем. Прабабушка ругала меня, как старшую. Я вообще доставляла им много хлопот: то во время длинных обедов сползала со стула и под столом связывала гостям шнурки от ботинок, то хлюпала лапшой, чтобы меня отправили с глаз долой из столовой. Я без конца отлынивала от «трудового воспитания» по прополке сорняков. Хотя оранжерея мне нравилась: там под видом работы можно было уединиться и почитать.

Однажды за чтением «Буратино» меня застала недовольная прабабушка.

— Если ты будешь так вести себя, мама не будет брать тебя на дачу.

— Ну и прекрасно, — выпалила я с облегчением. Больше не надо будет полоть и терпеть диктат хороших манер.

— Дедушка расстроится, если не увидит тебя в следующее воскресенье. И я тоже.

В этом была она вся: сдержанная, строгая и справедливая. Мы все должны были придерживаться некоего набора безупречных стандартов. «Наши поступки всегда имеют значение, — часто повторяла она. — Ты Хрущева, сделаешь хорошо, придерутся; сделаешь плохо, засмеют, поэтому всегда надо стараться».

Тетя Рада объясняла, что такой строгостью она пыталась предотвратить хаос, который, ей казалось, наступит, если все будут вести себя импульсивно, как «папа, который, хотя и был советским аппаратчиком, никогда не следовал строгому стилю советского руководства».

Впрочем, от дачи я не отвертелась, хотя еще не раз нарушала строгий порядок поведения в Петрово-Дальнем. Не отвертелась и от оранжереи. Через несколько лет там, как в сказочном саду, начали зреть лимоны, что было совершенно невиданно