Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

- А, Даша, - выразив надменным тоном всё презрение, изволила назвать меня по имени мать Сынри. Только по одной причине: здесь были посторонние, требовалось «держать лицо», иначе бы я осталась как обычно просто «ты». - Доброе утро. Сынри проснулся? - Да, я даже его совсем немного покормила, он съел пару ложек жидкого питания, конечно же, на большее самостоятельно он пока не способен. – Она красивым жестом ладони указала на свою собеседницу. – Это госпожа Ку, у неё тоже сейчас сын лежит в больнице, этажом выше, в травматологии. Кто ещё поймёт мать, как ни другая мать? - Согласна с вами, - злорадствуя про себя, попросила я разрешения идти, и вошла в палату. Им ни к чему знать, что я тоже вскоре буду мамой, и уже сейчас намного лучше понимаю многое, чем даже они. Тэян остался за дверью, а Настя, вошедшая со мной, поколебалась на пороге, будто не зная, куда лучше податься. Осмотревшись, она выбрала диван, на котором вчера спал мой телохранитель. Я придвинула стул к изголовью Сынри, он не спал, и глаза его оживились, когда я появилась возле него. - Даша, - немного легче, чем вчера, выдохнул он. - Доброе утро, милый, - привычно чмокнула я его в щёку. – Надеюсь, хорошо спал? – Он поморщил нос. – Что, Ханна? – Сынри приоткрыл рот, но оттуда вышло только что-то вроде «ахм», однако взгляд выражал согласие со мной. – Ладно тебе, вы же не ругались? Уверена, что нет. – Брови мужа нахмурились, как бы говоря: «Издеваешься, да?». – Я знаю, милый, знаю, - поправила я на нём одеяло, - я не смеюсь над тобой, но это же даже лучше, что вы не могли поцапаться. А наговоришься ты попозже, когда поправишься. Да? Само собой. Я даю тебе обещание, буду сидеть и молчать часами, пока ты не выговоришься. Глаза Сынри улыбнулись. Я тоже улыбнулась ему. Настя рассматривала аппаратуру и уютную платную палату, не понимая, что я щебечу. Ей ещё года два учиться, чтобы начать слёту понимать в целом и общем мой беглый корейский. У неё, в отличие от меня, никогда не было тяги к азиатской культуре, но, как сестра сама заметила, мы – Беловы, отсталый немного в нравственном демократическом развитии народ, и для нас брак – это раз и навсегда, поэтому, если уж я вышла замуж за корейца, то вся моя дальнейшая жизнь будет связана с этой страной, и для всеобщего удобства ктото кроме меня из родни должен знать оба языка. Ещё прошлым летом, когда я улетала из дома, Настя собиралась быть переводчиком английского и немецкого, но необходимость изменила её планы. - Я тут с сестрёнкой, - сообщила я Сынри, не отрывающему от меня глаз. Представляю, как ему тут скучно, в таком положении впору руки на себя наложить, благо, что нет совершенно никакой возможности. – Настя с Ваней задержались немного у нас, чтобы мне не было дома одиноко без тебя. Улетят через четыре дня. Ты же не против? - Нннее…т, - вытянул, как из пучины морской, из себя Сынри. Я сжала его ладонь, хваля за выдержку и очередную маленькую победу. - С Баромом всё хорошо. Утром я сама его кормила, потом Хадича пошла с ним и Ваней гулять, а мы – сюда, - рассказывала я супругу, как радио, понимая, что он нуждается хотя бы в пустой болтовне, чтобы отвлекаться от горестных раздумий, от оценки своего состояния. Я ещё полчаса почти без умолку трещала о том и об этом, иногда обращаясь к Насте, чтобы ей тоже не было совсем уж скучно. А потом заглянул осторожно Тэян и вызвал меня из палаты. Я вышла, видя, как сестра тоже хочет выйти со мной. Ничего ей не сказав, я попросила Сынри подождать меня пять минут, встала и направилась на выход. Настя тоже встала и вышла. - Я поеду, наверное. Метнусь по делам, и – в Сингапур, - сунув руки в карманы джинсов, сказал Тэян, готовый проститься на очередной неопределенный период времени. - Понимаю… но, мне жаль, мне с тобой спокойнее, - честно заявила я. – Спасибо за всё, что сделал. Надеюсь, мы ещё увидимся. - Жизнь – штука не предсказуемая. Наверняка увидимся. - Передавай привет Сынхёну. Я уже по нему скучаю. - Передам, - Тэян достал ладонь и протяну мне, пожав, как другу, а не деловому партнёру. – Пока! – посмотрев на Настю за моим плечом, он подмигнул ей: - Goodbye! - Bye! – махнула ему ладонью сестра, растеряно и печально наблюдая, как он уходит. – Даш, он далеко пошёл? - Домой полетел, - перешла я на русский. - В смысле, мы его больше не увидим? - Ну, не на этой неделе точно, - улыбнулась я, не желая расстраивать Настю, но зная, что успокоить её нечем. Она не раскисла от этой вести, но всё-таки погрустнела. В её чистых голубых глазах появилось что-то новое. В перезвонах с мамой, мне всё-таки пришлось ей признаться, что с Сынри приключилась беда. Мой ожидаемый приезд по осени очевидно отменялся, приводя в уныние и их, там, в России, и меня, тут, в Сеуле. Через положенное количество дней, как и было запланировано, следуя примеру Тэяна, но летя в другую сторону, от меня отбыли и брат с сестрой. Я осталась лишь с Хадичей. Не представляю, что бы я делала без неё! Будни мои стали выравниваться, превращаясь в однообразные разъезды между домом и клиникой. В одном месте меня ждал беспомощный младенец, в другом парализованный, и потому такой же беспомощный муж. Облегчения и просвета на горизонте не просматривалось, и пусть с Ромой мне помогала Хадича, а за Сынри приглядывала его родня и штаб медиков, тревог у меня не уменьшалось. Мне хотелось быть неотрывно и там, и тут. Иногда я брала приёмного сына с собой, чтобы показать Сынри, но каждый раз таскать его было затруднительно, да и ребёнку такие эмоции ни к чему, пусть он ещё не всё понимает, однако где-то на подкорку всё записывается и наматывается. Правда, вечером того дня, в который улетели Ваня с Настей, случилась приятная неожиданность. Я была дома, как раз собираясь на ночное дежурство у постели Сынри, когда у меня зазвонил телефон. Подумав, что это опять мама волнуется обо всём на свете, я подтянула к себе трубку, но это был папа. Причем корейский. Сынхён!