Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

— Нам придется выбрать другую дорогу, чем та, по которой мы ехали до сих пор. На запад сейчас нельзя. Как далеко отсюда на восток до главной цепи гор Загрос?

— Восемь часов, если мы поедем поверху.

— А если понизу?

— Это совсем иной маршрут. Я знаю дальше внизу один проход. Если скакать от восхода солнца, мы переночуем в надежном лесу и утром достигнем гор Загрос.

— Там персидская граница, если я не ошибаюсь?

— Да, там курдские земли Тератул граничат с персидским районом Сакиз, относящимся к Зинне.

— А есть ли там курды джиаф?

— Да, есть, и они весьма воинственны.

— Вполне возможно, они примут нас спокойно, ведь мы им ничего плохого не сделали. Может, имя хана Хайдара Мирлама окажется для нас пропуском. Веди нас к проходу. Едем на восток!

Этот разговор происходил по-курдски. Я перевел его на арабский моим спутникам, и они согласились. После того как Амад эль-Гандур снова переседлал свою старую лошадь, мы продолжили путь. Мохаммед Эмин вел жеребца на поводу.

Пока все это решалось, наступил полдень. Мы только-только приблизились к проходу. Мы находились среди гор и стремились лишь на восток, стараясь не оставлять следов своего продвижения.

Где-то через час местность начала заметно понижаться, и на мой вопрос Алло ответил, что здесь должна быть большая долина.

Утренняя ссора в нашем братском коллективе оставила глубокий след в душах, и он читался на моем лице как нельзя лучше. Я совсем не мог смотреть на своего жеребца. Бледный Лис тоже был неплохим конем, но курды предпочитают гонять лошадей, и я чувствовал себя в седле как новичок на рыцарском турнире, сидя на сухопарой кляче, чьи скрытые способности еще предстоит изучить. Жеребца же я знал как свои пять пальцев.

К вечеру мы достигли леса, где намеревались устроить ночлег. За все время мы не встретили ни души и добыли дичи на ужин. Молча поужинали и легли спать.

У меня были первые часы вахты, и я сидел поодаль, прислонившись к дереву. Тут подошел Халеф, склонился передо мной и спросил тихим голосом:

— Сиди, твое сердце опечалено, но разве конь тебе дороже, чем твой верный хаджи Халеф Омар?

— Нет, Халеф. За тебя я отдал бы десять или больше таких коней!

— Так утешься, мой добрый сиди, ведь я с тобой и останусь с тобой, и никакой хаддедин не разлучит нас.

Он положил руку на сердце и растянулся рядом со мной.

Я сидел в тишине ночи, и на сердце у меня было тепло от мысли, что меня любит человек, принадлежащий мне полностью. Каким счастливым должен ощущать себя мужчина, у которого есть своя тихая родина; до которого не докатываются пожары и неурядицы; у которого есть и жена, коей он доверяет, и ребенок, в котором он видит свое отражение. И еще у которого бьется неуемное сердце вечного странника.

На следующее утро мы продолжили путь. Алло, как оказалось, не ошибся: еще до полудня мы заметили вершины Загросских гор и смогли дать лошадям роздых в долине, стены которой казались неприступными. Лошадей отпустили попастись, а сами легли в высокую траву, свежую и сочную, потому что в долине протекал небольшой ручей.

Линдсей лег рядом со мной. Он нашел какую-то кость и углубился в ее изучение. Настроение у него было прекрасное.

Но вот он приподнялся и указал мне рукой в сторону, к которой я сидел спиной. Я повернулся и заметил троих людей, медленно приближавшихся к нам. Они были облачены в плотную полосатую одежду, были босы и без головных уборов, из оружия у них имелись ножи.

Таких безобидных людей не следовало бояться. Они остановились неподалеку и почтительно приветствовали нас.

— Кто вы? — спросил я.

— Мы курды из племени мер-мамалли.

— Что вы тут делаете?

— Мы навлекли на себя кровную месть и скрываемся, ищем другое племя, которое дало бы нам приют. А кто вы, господин?

— Мы чужеземные странники.

— А что вы здесь делаете?

— Мы отдыхаем.

Говорящий, кажется, не совсем поверил этим коротким ответам, но сказал:

— В этой воде есть рыба. Разрешишь нам поймать несколько штук?

— Но у вас нет ни сети, ни удочки!

— Мы умеем ловить руками.

Я тоже заметил, что в воде стояла форель. Мне было любопытно, как ее ловят руками, и я сказал:

— Мы здесь чужие и не можем запретить вам заниматься рыбной ловлей.

Они тут же принялись резать ножами траву. Когда они нарезали достаточно, то натаскали камней, чтобы перегородить русло ручья. Сначала выросла нижняя, а потом верхняя плотины. Вода сошла, и стало возможным брать рыбу прямо руками. Мы тоже приняли участие в ловле и так увлеклись, что забыли о трех курдах. Внезапно раздался громкий крик нашего проводника:

— Господин, они крадут…

Я вскочил и увидел, что все трое сидят на наших лошадях: один на жеребце, другой на моем Лисе, а третий на линдсеевском. Прежде чем все оправились от неожиданности, они ринулись прочь.

— Дьявол, моя лошадь! — закричал Линдсей.

— Аллах Керим! Да будет милостив к нам Аллах! Жеребец! — взвыл Мохаммед.

— За ними! — взвизгнул Амад.

Я же оставался спокоен. Мы имели дело явно не с профессиональными конокрадами, иначе бы они увели сразу всех лошадей.

— Стойте, подождите! — закричал я. — Мохаммед Эмин, ты признаешь, что вороной — снова твоя собственность?

— Да, эмир!

— Хорошо. Снова дарить его мне не надо, но одолжить ненадолго следовало бы. Дашь мне его на несколько минут?

— Ради Аллаха! Но он же угнан!

— Скажи скорее, дашь или нет?

— Да, эмир.

— Тогда поезжайте медленно за мной!

Я вскочил на другую быструю лошадь и устремился за мошенниками. То, чего я ждал, произошло — впереди один из курдов висел мешком на спине жеребца, который выделывал такие прыжки, что было странно, как тот еще держится. Я еще не подъехал, а тот уже рухнул оземь. Вороной покорно подошел ко мне. Я вскочил в седло, оставив свою лошадь, и приготовился скакать вперед. Курд между тем пришел в себя и попытался улизнуть. Я вынул револьвер, взял его за ствол и, изогнувшись в седле, несильно саданул конокрада рукояткой по голове. Он снова свалился. Я спрятал пистолет и отвязал от пояса лассо. Далеко внизу я увидел обоих воришек. Положив вороному руку между ушей, я скомандовал: «Давай, гони!» И он понесся, как птица в облаках! Через минуту я настиг крайнего.

— Стой, слезай с лошади! — приказал я.

Он обернулся,