Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

— Я принес мир, эмир, — сообщил он.

— На каких условиях?

— Условий нет.

— Такого я не ожидал, ты старательно потрудился. Я благодарю тебя!

— Пойми вначале, прежде чем благодарить меня, господин. Хоть я и принес тебе мир, но эти беббе не идут ни на какие условия!

— А, и это вы называете миром? Ладно. Скажи им, что я забираю твоего брата, их шейха, с собой в качестве заложника.

— И сколько ты будешь его держать у себя?

— Столько, сколько мне захочется. Столько, сколько мне понадобится, чтобы понять, что вы нас оставили в покое. А потом отпущу его живым и невредимым.

— Я верю тебе. Позволь сообщить это моим братьям.

— Иди к ним и прикажи им скакать к горам, окружающим равнину. Если я увижу, что они возвращаются, — шейх умрет.

Он уехал, и вскоре мы увидели, как курды сели на лошадей и потянулись на север. Сам он вернулся за своей лошадью.

— Эмир, — обратился он ко мне. — Я был твоим пленником. Ты предоставляешь мне свободу?

— Да, ты мой друг. Вот, возьми пистолеты брата. Не ему, а тебе я их возвращаю. Ружье же останется собственностью мужчины, которому я его подарил.

Он подождал, пока связанного шейха не водрузили на лошадь. Потом помахал рукой:

— Живи долго, господин! Аллах да благословит твои руки и ноги! Ты берешь с собой человека, который стал тебе и мне врагом, но все же я прошу о снисхождении для него, ибо это сын моего отца.

Он долго смотрел нам вслед, пока мы не исчезли. Шейх же даже не удостоил его взглядом — ясно было, что они стали заклятыми врагами.

Мы двинулись на юг. Халеф и Алло поместили шейха между собой, и мы ехали практически молча. Я заметил, что мои действия за последние два дня не вызывали у моих спутников большого восторга. Открыто об этом почти ничего не говорилось, но я видел это по их взглядам, лицам и поведению. Хотя мне легче было бы стерпеть открытое выражение недовольства, чем молчаливые упреки.

Да и природа вокруг была какая-то мрачная. Мы ехали мимо гор, голых ущелий, а вечером стало холодно, как зимой. Ночь, проведенная между двух неприветливых скал, не прибавила радужного настроения.

Незадолго до рассвета я, взяв ружье и оседлав вороного, направился добыть дичи. После долгих поисков удалось подстрелить несчастного барсука — он оказался моей единственной добычей. Все спутники уже поднялись. Взгляд, которым удостоил меня Халеф, подсказал мне, что за время моего отсутствия что-то стряслось. Долго ждать не пришлось. Едва я слез с лошади, Мохаммед Эмин спросил меня:

— Эмир, как долго нам терпеть здесь этого шейха?

— Если ты расположен поговорить на эту тему, удали сначала пленного, а то он понимает по-арабски не хуже своего брата.

— Алло может взять его на свое попечение.

Я последовал этому совету, отвез шейха подальше и оставил под присмотром угольщика, которому наказал получше следить за ним, и вернулся к остальным.

— Теперь нас не подслушают, — сказал Мохаммед Эмин, — и я повторяю свой вопрос: как долго мы будем нянчиться с этим беббе?

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Разве у меня нет на это права, эфенди?

— У тебя есть право, и я его не оспариваю. Я хотел оставить его у нас, пока не удостоверюсь, что нас не преследуют.

— Как ты хочешь в этом убедиться?

— А вот как я рассуждаю. Мы продолжаем наш путь до полудня; вы разбиваете лагерь в определенном нами месте, я же скачу назад — и нахожу или не нахожу беббе. Утром после завтрака я снова с вами.

— Стоит ли враг стольких усилий?

— Не враг стоит, а наша безопасность.

— А почему ты не хочешь сделать все проще?

— Как же ты мыслишь это?

— Ты знаешь, что он наш враг?

— Даже очень большой враг!

— Который и после жизни будет нам врагом?

— Обязательно.

— Который нас предавал, даже находясь в наших же руках, когда звал своих из долины, а ты в это время спасал пса…

— Это правда.

— По законам кочевых арабов он многократно заслужил смерть.

— Эти законы имеют силу здесь?

— Они действительны везде, где почитают Коран.

— Вы хотите пленного судить? Даже наверняка обговорили ему приговор? Каков же он?

— Смерть!

— Почему же вы не привели его в исполнение?

— Разве мы могли это сделать без тебя, эмир?

— У вас просто не хватило мужества сделать это без меня. Но есть ли у вас сердце судить пленного в мое отсутствие? Ох, Мохаммед Эмин, ты пошел по скользкой дорожке, и смерть пленного может стать и твоей смертью тоже!

— Как это понять?

— Да очень просто. Вот сидит мой друг Дэвид Линдсей — бей, а вот мой храбрый хаджи Халеф Омар. Как ты думаешь, разрешили бы они тебе казнить его в мое отсутствие?

— Они бы нам не мешали. Они знают, что мы сильнее.

— Это правда, вы — храбрейшие из хаддединов, но эти люди тоже не ведали страха. А как ты думаешь, что бы я сделал, увидев последствия ваших действий?

— Ты бы уже ничего не изменил.

— Да, это правда, но последовала бы другая смерть — ваша. Я бы воткнул ваш нож в землю и боролся бы с вами уже как мститель того, кого вы убили. Аллах знает, удалось бы вам победить меня.

— Эмир, давай не будем об этом. Ты видишь, мы всегда спрашиваем тебя, прежде чем что-то делать. Шейх заслужил смерть, давай же об этом посоветуемся!

— Советоваться? Разве я не обещал его брату, что мы не тронем его, если нас не станут преследовать?

— То было опрометчивое обещание. Ты дал его, не спросив нас. Ты что, наш шейх, раз позволяешь себе действовать совсем без нашего участия?

Это был выпад, которого я не ожидал. Я немного собрался с мыслями, а потом сказал:

— Да, вы правы, я действовал, не советуясь ни с кем. Но это случилось не потому, что я возомнил себя высшим существом, а из других побуждений. Вы не понимаете курдского языка, и я был единственным, кто мог с ними разговаривать. Мог ли я переводить вам все наши разговоры? Разве в такой обстановке мыслимо обговаривать каждый шаг, каждое слово со своими спутниками, не говорящими на этом языке? Это явно не было бы нам всем на пользу.

— С тех пор как мы повстречались с беджат, твои советы ни разу не были