Дети Арога - igor parhomyuk

А надсмотрщики не будут выяснять, кто виноват. Свист палки — и ты валишься на землю. В лучшем случае — просто врежут. В худшем — начнут пинать. Не дай бог услышать хруст ребер. Тогда всё. Дышать со сломанными — ад. А в этом воздухе… смертный приговор.

Видел, как у одного задохлика кровь пошла горлом.

Главное — дойти.

Холод.Я не знал, что есть нечто хуже боли. Хуже усталости. Хуже одиночества. Это — холод. Он проникает под кожу, в кости. Куртка с дырой не спасает. Ветер находит её и бьёт именно туда. Кажется, внутренности покрываются льдом.

Стив.Я ненавижу его. Он меня подставил. Алекс говорит, что это не похоже на Стива, и что мне ещё повезло. Могли просто прирезать. Лучше бы так. Я уверен — это он. Испугался. Не смог разгадать, кто я такой. Поступил просто: нет человека — нет проблемы.

Алекс уже не идёт. Ползёт. Хрипит. В начале я пытался помочь. Меня били за это. Теперь у самого нет сил. У него — ещё меньше. Он тут второй год. А я — всего месяц. Месяц, который кажется годом.

Время — странная штука. То летит, то ползёт, как раздавленная змея.

До заката ещё часа два. Если дотяну — значит, выживу. Завтра выходной. Можно лежать. Можно не двигаться. И — есть хлеб. Черствый. Чёрный. Плотный, как камень. Кусочек — и кажется, ешь амброзию. Главное — медленно. Маленькими кусочками. Жевать. Не торопиться. Тогда вкус расползается по телу, как тепло.

Я тут только месяц, а из меня уже можно лепить всё что угодно.

Да, я сейчас за миску супа и портал открою, и армию перенесу — без проблем.

Никому верить нельзя. Ни одному слову. Всё — интриги. Кружева из лжи. Искусство предательства. Тысячелетняя система обмана.

Интересно, сколько войн в Европе случилось из-за таких, как они? Алекс говорит, что даже открытие Америки — возможно, их рук дело. Уды (так они себя называют) просто не захотели конкурентов по золоту. Удалили — как умеют.

Ночью тогда постучали.

— Пожалуйста, быстрее. Эльке плохо. Нужно открыть портал.

Ах да. Конечно. Портал. Я уже бегу.

Удар. Тьма.

Очнулся здесь.

Если меня и дальше будут выключать с потерей памяти — умру. Не от надсмотрщиков. От усыхания мозга, например.

До лагеря — ещё добраться. Вон он, внизу. Между скал. "Лагерь" — громко сказано. Пара бараков, палатки охраны, вышка с пулемётом, колючка, минное поле. Просто. Эффективно.

Вспоминаю рассказы про нацистские лагеря, про ГУЛАГ. Люди бежали. Захватывали оружие. Сопротивлялись.

А я?

Я смотрю на горы и понимаю — это невозможно. Без еды. Без карты. Без шансов. Да и холод ночью такой, что волки воют от отчаяния.

Тот, кто устроил этот лагерь, был садистом. Но умным садистом.

Гонг. Всё. Конец работ. Сейчас — барак. Миска бобов. Завтра — выходной. Работаем до полудня. Праздник.

Сзади кто-то падает. Задохлик.

Крик. Палка. Стон.

Я стою. Не оборачиваюсь. Плечи сводит. Втягиваю голову — как черепаха. Только бы не досталось прицепом.

Он не доживёт. Я знаю.

Я загнусь. Если не от побоев — от воспаления. Тело мокрое от пота. Ветер хватает тебя и превращает в кусок льда. Ночь в горах — чистая, звёзды будто рукой достать можно. Но как только солнце начинает пригревать — в долину обрушивается ветер. Бешеный. Леденящий.

Люди мрут. От простуды. От бессилия. От голода.

Кормят здесь, как в аду. То есть не кормят.

Я всё думаю: где мы? Алекс говорит — Пакистан. Если он говорит — значит, так и есть. Всезнайка.

Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь? Я ведь когда-то жалел, что не попал в Афган. Ирония. И в Афган попал. И на войне побывал. Только этот "тур" я не заказывал.

Все мои прошлые проблемы — теперь кажутся смешными. Не хватало денег? Ха. Здесь счастье — это кусок хлеба и тёплая кровать.

Всплывает перед глазами ванна. Горячая. Пена. Пар...

Нет. Только не это. Не думать. Иначе — только с обрыва. И охрана, как специально, рядом. Видят, что человек ломается — и будто дают возможность свернуть с тропы.

Но нет, Стив. Не дождёшься.

Ты думаешь: нет человека — нет проблемы?

На выкуси.

. Разговор у буржуйки

Странное всё-таки существо — человек.Весь день мечтаешь завалиться спать, съесть пайку — и отключиться. А стоит увидеть рядом с буржуйкой сидящего Алекса, как пайка исчезает в одно мгновение, а ноги сами поджимаются от ледяного пола. Сажусь рядом.

Все уже давно спят. Барак большой, места хватает. Но чем дальше от буржуйки — тем холоднее. Поэтому заключённые спят вповалку, почти друг на друге. Главное — тепло. Остальное неважно.

Мы сидим у буржуйки, и я донимаю Алекса вопросами. Он не сопротивляется.Историк. Пацифист. Белая ворона среди волков. Единственный, кто отказался идти в поход. Сначала косил, потом — в открытую. Такого здесь больше нет.

Здесь — в основном такие, как я. Прикоснувшиеся к тайне. Нас не убили только потому, что мы связаны кровью. Это не значит, что мы кого-то убили. Нет. Просто у нас дети от удов. Если есть ребёнок — убивать нельзя. Логика железная: ребёнок вырастет — может отомстить.Убивать нельзя.А вот замордовать — пожалуйста.

Здесь арестанты — это сломленные. Те, кто не прошёл ритуал, не сдал экзамен кровью. Не смог шагать за фалангой и добивать раненых.Что может быть проще? Берёшь копьё с игольчатым наконечником и втыкаешь в горло. Желательно — сразу в сердце.