Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №3 - Альманах Российский колокол

Юхур ики кашлянул и твёрдо сказал:

– Мужское слово во второй раз не повторю. Не хочет ваш сын зайти в мой дом, другой войдёт. Будем ждать.

И почти в шутку добавил:

– А хотите, берите Куноват эвие, всё равно толку от неё никакого, одни убытки.

Ахнула под своим платком Суппосланнэ:

– Что ты, старик, говоришь, грех какой, ребёнок она, ещё на мужской половине сидящая. Не отдам дочку!

– А тебя, женщина, никто не спрашивает, молчи, не давал тебе слово, – резко осадил старик сникшую жену.

Кеваватнэ, содрогнувшись от услышанного, долго не могла прийти в себя, но, хорошенько подумав под прикрытым платком, как халей, который спрятал голову под крыло, ожидая добычу, решила: «Такая мастерица в чуме не помеха, а что молода, так не страшно, сама буду учить Кунават эвие хозяйству, глядишь и вырастет когда. А помощница в чуме нужна. Не гнать же оленей назад в четыре дня пути, они и не выдержат, по пути все свалятся: дело к весне, они и так отощали. В дороге и ягеля-то не найдёшь: не одна упряжка, почти стадо, пока доберёмся в таёжные урманы, всё равно погибнут».

И всё было решено в считаные минуты.

Кеваватнэ быстро дала добро, пока никто не передумал: она берёт девочку. Суппосланнэ из-за жгучих слёз и боли в сердце промолчала, обрадованный Юхур и успокоившаяся Кеваватнэ быстро договорились друг с другом при чудовищном решении двух сторон. Они, как обские ненасытные халеи, уже готовы были разорвать свою добычу. Остальные же молчали, не подавая признаков жизни, словно и не было их в избушке.

Кунават эвие не прислушивалась к разговору взрослых, тихая улыбка освещала её нежное личико, и стёжки одна за другой мерно бежали за её иголочкой.

Суппосланнэ, осмелившись, сообщила о случившемся дочери. Кунават эвие, словно проснувшись ото сна, широко распахнув глаза, вздрогнула, пронзительно вскрикнула и, как маленький нахохлившийся гусёнок, бросилась к ней в объятие, желая спрятаться под тёплым материнским крылом. Девочка долго молчала, Суппосланнэ слышала сердцем всю огромную боль, разом поселившуюся в маленькой груди молчаливой девочки дочки. Съёжившись, вся превратившаяся в комочек горя, Кунават эвие чуть слышно проронила, ещё на что-то надеясь:

– Анки, не отдавай меня. Я знаю, сестра ждала гостей, она согласна, только не говорила никому. Уже от третьего жениха отказываетесь. Она уже устала ждать своего счастья. Мама, скажи отцу, пусть пожалеет меня, я не хочу уходить из нашего дома. Пусть он отдаст Парску.

Но мать только крепче прижимала дочь к застывшей груди – знала, муж всё решил и никогда не изменит своего мнения…

К обеду в дом вернулись Татья и Еля, чуть позже с богатой добычей зашла Парску. И, услышав похоронный плач сестрёнки и матери, всё поняла. Потемнело лицо старшенькой, зло глянув из-под платка на отца, с грохотом бросила дичь возле чувала и выскочила из дому, ставшего для неё мрачным заточением, обратно на улицу, где солнце, не замечая горя девичьего сердца, светлым лучиком ласково коснулось её потемневшего от негодования лица. Но она этого даже не почувствовала. Солнечные лучики скользнули дальше на ветки берёз, заблестели серебряными капельками воды на длинных сосульках, свисавших с крыши домов и высоких лабазов, стоящих на высоких ножках, вокруг дома. Весна затяжной будет, шептали длинноногие сосульки, сердце девичье нескоро отойдёт от обиды. Схватив лыжи, Парску побежала в дальние урманы, где было множество тёплых охотничьих избушек. Она переждёт своё горе там, в светлой весенней тайге, далеко от дома, от упрямого отца и бессловесной матери…

Суппосланнэ и две её дочери укладывали свадебный аргиш Кунават эвие. Кеваватнэ внимательно наблюдала, какое приданое дают за девочку. Придраться было не к чему. И постель, и посуда, и берестяные покрышки для чума – всё было в порядке. А ягушки! Загляденье!

Вывели из дому невесту. Даже в меховой ягушке слепой мог увидеть хрупкое тельце ребёнка, а не женщины. Покрытую сразу тремя слоями платков, верхняя – предназначалась духам рода будущего мужа, с закрытым лицом её усадили в свадебную нарту, покрытую нарядной накидкой, которую она сама же вышивала для старшей сестры. А теперь сёстры именно её почему-то собирают в дальнюю дорогу.

От непрерывных слёз и щемящей тоски молчаливая Татья, собиравшая в дальний путь пожитки Кунават эвие, уже ничего не чувствовала, ни обиды на родителей, ни злости, только беспрестанно жалела худенькую рыдающую мать и застывшую как льдинка сестричку. Словно на похороны собирались, не невесту рядили в богатый чум. Весёлая Еля утирала набегавшие жгучие слёзы и всё старалась что-то шепнуть Кунават эвие. Татья, так и не показав своего лица гостям, молча складывала приданое – платки, кисы, ягушки, нарядные женские платья, еран хир, тучан – мешочек для рукоделия, вещи любимой сестрёнки. Она знала: пока отец не дождётся зятя в свой дом, ни за что не отдаст и её замуж. Но найдётся ли такой мужчина или сирота, что заменит отцу сына? Три раза объехала невестина оленья упряжка вокруг оси, чтобы не было возврата невесты обратно в девичий дом, и свадебный аргиш тронулся в путь. Сама свекровь везла бесчувственную Кунават эвие. Девочка сидела без движений, как деревянный идол, застывший за спиной свекрови. Ни слова не проронила больше невеста, не ответила на поцелуи матери, сестёр.

У Кеваватнэ бешено колотилось сердце от гнева на Юхура, так легко продавшего дочь, на всех новых родственников, но и она молчала.

«В хозяйстве всё пригодится, и невеста-подросток тоже», – думала она. Четыре дня пути пролетели для Кеваватнэ моментально, как ни растягивай мысли, а всё приходит им конец. Под вечер пятого дня приехали в Вулыгорт. На лесной опушке в ряд стояли три чума, дальше виднелись избы. Весело залаяли собаки, учуяв своих, над шестами чумов появился дымок.

Хозяева распрягли оленей, снимали отяжелевшую кожаную упряжь, отряхивали одежду от изморози. И только Кунават эвие молча, затаившись запуганным таёжным зверьком, сидела в нарте. Наконец, когда мужчины уже вошли в чум, к ней приблизились свекровь и соседка по чуму. Лицо Кеваватнэ уже не прикрывала тяжёлая шаль, лишь накинутый на волосы лёгкий платок. Она уже дома, и не от кого закрывать своего лица. А вот невестке прикрыла лицо, она уже замужняя женщина. Взяла под руку Кунават эвие, с другой стороны подхватила соседка, и они повели её к чуму. Ещё не подняв меховую покрышку от входа в чум, свекровь прошептала на ухо девочке: «В этом чуме, покрытом нюками из оленьих шкур, ты