На страже Родины. События во Владивостоке: конец 1919 – начало 1920 г. - Карл Николаевич Хартлинг

В общем, у начальника школы, полковника Плешкова, вышло какое-то недоразумение с одним из адъютантов коменданта крепости, которого Плешков решил силою оружия выселить из номера гостиницы.

Мне показалось тогда, что Скороходов был больше всего смущен воинственностью нашего начальника школы.

Эпизод этот совсем не сыграл в пользу полковника Плешкова, хотя подобный же эпизод с генералом Сахаровым, случившийся раньше, весьма значительно увеличил его популярность.

* * *

Юнкера 4-й роты, не участвовавшие в деле вместе с остальными ротами, казалось, были огорчены, и командир 4-й роты, капитан Питалев, выпросил у начальства, чтоб при первом же вызове на усмирение был бы послан он с его 4-й ротой.

Желание капитана Питалева сбылось. Случай отличиться 4-й роте представился: вскоре ее послали в бухту Святой Ольги, где красные партизаны стали слишком дерзки. Однако 4-я рота вскоре возвратилась назад. Из ее состава несколько юнкеров перебежало к красным.

Надо считать, что причиной тому являлась неудовлетворительность формирования этой роты: часть юнкеров была набрана из владивостокских интеллигентов, уклонявшихся от отбывания воинской повинности.

Относительно только что затронутого вопроса могу сказать следующее: 1-я, 2-я и 3-я роты школы несколько раз высылались на «облавы интеллигентов». Для подобных облав выработался даже особый порядок их производства: по понедельникам та или иная рота школы оцепляла прибывающие на станцию Владивосток все дачные поезда, и в них войсковые чины находили богатую добычу – спекулянтов всех родов и сортов, весело проводивших свой воскресный отдых в живописных окрестностях Владивостока.

Среди этой публики немало было и уклоняющихся от воинской повинности. Таковых мы снимали с поездов и направляли к воинскому начальнику, последний же через день-другой кое-кого из задержанных отсылал к нам же в школу на пополнение наших редеющих рядов.

Иногда облавы производились по ночным кабакам. Помню, как-то моя рота произвела такую облаву. В одиннадцатом часу ночи прибыли мы в город, и сразу же по всем кабакам и публичным домам были направлены офицерские патрули. Добыча на сей раз была богатая, но… смогли ли стать хорошими воинами пойманные нами «интеллигенты»?..

* * *

Перед Рождеством в моей роте произошел большой скандал. Дело в том, что полковник Рубец всех студентов и сельских учителей (а их было немало в рядах школы) направлял всегда на пополнение моей роты, объясняя мне это тем, что я, мол, имею более спокойный характер и умею обращаться с интеллигентами.

Поздней осенью, когда в Приморье прибыло 1-е Артиллерийское училище, десять юнкеров этого училища были почему-то переведены… к нам в школу. Полковник Рубец всех их передал в мою роту.

С первого дня появления в роте артиллеристов они стали оказывать пренебрежительное отношение к «шагистике» и к стрелковому делу. Мои доводы относиться ко всем изучаемым предметам одинаково серьезно их мало трогали. И вот, перед самым Рождеством, отпросившись в отпуск, все они из него не вернулись больше, а, уехав в Раздольное, явились вновь в Артиллерийское училище, где бывшее их начальство приняло их.

Полковник Рубец поступком артиллеристов был крайне возмущен и настаивал на предании всех их суду, но начальник Артиллерийского училища, полковник Герцо-Виноградский, иначе посмотрел на это дело и решил весь этот эпизод предать забвению.

В связи с этой историей вспоминается мне, что еще летом 1919 года в наш батальон было зачислено несколько гардемарин. Все эти гардемарины окончили нашу школу и были произведены в портупей-юнкера, а затем и в подпоручики. Невольно напрашивается вопрос: какая цель была в этом прикомандировании к нашей школе сначала группы гардемарин, а потом этих злосчастных десяти артиллеристов?

Юнкера, после состоявшегося производства в портупей-юнкера, согласно Положению об учебных инструкторских школах, должны были быть отчислены от школы и распределены по воинским частям. Однако ввиду тревожности политического положения портупей-юнкера от школы отчислены не были, так как школа считалась вполне надежной боевой частью, а с отчислением от нее портупей-юнкеров ее боеспособность значительно пала бы, ибо тогда почти целиком разошелся бы весь 1-й батальон школы.

Неопределенность положения портупей-юнкеров скверно действовала на их настроение. А тут еще вышел приказ в праздничные дни не увольнять портупей-юнкеров в более как половинном составе, так как каждую минуту можно было ожидать вызова в город по тревоге.

* * *

С января 1920 года, а может быть даже еще несколько ранее, полковник Рубец заметил, что начальник школы, полковник Плешков, бросил совершенно интересоваться школьными делами, погрузившись всецело в свою семейную жизнь и проводя большую часть времени в городе, в компании сербских офицеров.

Вместе с тем в школе благодаря его супруге наступило время вечеринок: офицеры и юнкера занимались всевозможнейшими театральными и тому подобными делами.

Что за порядок установился бы в школе, об этом может свидетельствовать хотя бы следующий факт.

Зайдя однажды около 9 часов утра в 1-ю роту, полковник Рубец застал подпоручика Богговута (недавно произведенного в офицеры) спящим. На взбешенный вопрос о причине его спанья подпоручик ответил, что репетиция спектакля, производившаяся накануне, затянулась до позднего времени, а потому начальник школы и его супруга разрешили встать позже.

Атаман Григорий Михайлович Семенов

Кроме подпоручика Богговута в этой же роте, полковник Рубец улицезрел еще нескольких офицеров с заспанными и утомленными физиономиями, которые также сослались на ту же репетицию с участием госпожи Плешковой и ее матери.

Мать госпожи Плешковой, госпожа Тетюкова, происходила из семьи богатых амурских купцов, которые первыми внесли щедрый дар атаману Семенову16 на ведение борьбы с большевиками. В январе 1918 года в Харбине говорили, что Семенов от Тетюковых получил около миллиона рублей.

* * *

В это самое время события в Сибири развивались колоссальными темпами. Обо всех подробностях происходящего на Дальнем Востоке не было известно, так как сведения поступали далеко не регулярно, но те вести, что приходили, свидетельствовали, говоря мягко, о страшных затруднениях, вставших на пути белой власти.

Оценивая обстановку, В.Г. Болдырев[29], проживавший в то время в Японии, писал: «Игра безнадежна, пожалуй, и широкий творческий размах едва ли в состоянии исправить положение. Осталось только одно: герои будут умирать, обеспечивая бегство трусам и дельцам».

Вот еще несколько кратких выдержек из записок Болдырева:

«8 декабря. В японских газетах промелькнуло сообщение о передаче адмиралом Колчаком власти атаману Семенову.

19 декабря. По газетам ожидается близкое падение Иркутска, а в Харбине формируется дружина с открыто объявленным монархическим названием…

27 декабря. В Сибири