Наследники или ренегаты. Государство и право «оттепели» 1953-1964 - Павел Владимирович Крашенинников

Былые ценности «первого государства рабочих и крестьян» – преданность делу партии, идеалам революции, готовность безоговорочно выполнять приказы начальства, ненависть к классовым врагам и врагам СССР, героический бескорыстный труд на благо Родины и т. д. – теперь подвергались осмеянию в многочисленных «антисоветских» анекдотах. Начало сбываться давнее предсказание Л. Д. Троцкого, что Революцию сожрет Мещанство. Правда, оказалось, что через некоторое время оно сожрало и Советский Союз.

Глава 3

Правоведы в интерьере оттепели

§ 1. Новые задачи и возможности

Директивное Право катастроф представляло собой часть советского права, управляющую другой ее частью – позитивным правом (законодательством)[141]. Оно не только диктовало содержание законов, но и легко вмешивалось путем прямых указаний в любые социальные и экономические процессы, которые, казалось бы, должны регулироваться исключительно законодательством. Но это еще не все. Такая структура советского права существенно искажала систему позитивного права по сравнению с общепринятой.

Одной из первых безусловных директив Советской власти был запрет частной собственности и конкуренции (политической и экономической). Соответственно, было отказано в праве на существование частному праву. «Нет права, которое не являлось бы государственным правом. Все отрасли права, в том числе и наше гражданское право, являются отраслями единого социалистического права. Советское право отвергает поэтому буржуазное деление права на публичное и частное»[142], – писал в конце 30-х гг. XX в. профессор И. П. Трайнин.

По указанию дуайена советских юристов А. Я. Вышинского[143] началась работа по созданию «системы советского социалистического права на основе принципов Сталинской Конституции»[144]. Советские правоведы не только разрабатывали нормативные акты, но и развивали категориальный и понятийный аппарат, методологию, юридическую технику, правовые нормы, правовые институты и систематизацию права. В результате была сооружена весьма оригинальная структура советского законодательства, состоящая из неслыханных ранее отраслей права[145]. При этом она была наглухо изолирована от мировой правовой и вообще гуманитарной мысли.

Работа по выстраиванию системы законодательства была прервана войной и завершалась как раз в описываемый период. Причем во времена оттепели она получила дополнительный импульс.

На внеочередном XXI съезде КПСС в 1959 г. Хрущев заявил, что социализм в СССР одержал полную и окончательную победу, а Советская страна вступает в период развернутого строительства коммунистического общества, поскольку опасность реставрации капитализма в Советском Союзе исключена. Соответственно, перед советскими правоведами была поставлена задача законодательно оформить это заявление Никиты Сергеевича. У государства и общества был шанс изменить соотношение между Правом катастроф и позитивным правом в пользу последнего.

В практическом плане это означало, с одной стороны, намерение освободить законодательство от рудиментов классового подхода и военного времени, с другой – от остатков «буржуазного» права и нэповского законодательства.

Формально о завершении классовой борьбы в СССР говорилось еще в Конституции 1936 г., однако в нормативных актах, особенно в уголовном законодательстве, эта борьба все еще присутствовала. Что касается элементов «буржуазного» права, то они существовали прежде всего в Гражданском кодексе 1922 г., поскольку он был принят во время НЭПа.

Находясь в условиях правовой и вообще научно-гуманитарной замкнутости, часть советских правоведов в качестве образцов мировой юридической мысли продолжала опираться не только на римское право, но и на наследие дореволюционных российских юристов. Конечно, эти источники отнюдь не были общедоступными, а сохранившиеся при Советской власти старорежимные правоведы со временем уходили в мир иной, но оставались, пусть и в небольшом количестве, их ученики. Российское право было генетически связано с романо-германским (или континентальным) правом. Так что переход от классики к весьма своеобразной системе советского права давался легко далеко не всем советским правоведам.

В 1950–1960-е гг. одним представился шанс осуществить кодификацию запутанного и противоречивого законодательства, другим – еще раз продемонстрировать лояльность в рамках доминировавшего тогда понимания права в стиле «Партия сказала: „Надо!” Правовед ответил: „Есть!”». Выдающийся советский юрист Владимир Иванович Теребилов говорил автору этих строк, что «одно другому сильно не мешает». Правоведы, даже самые квалифицированные и великие, – это живые люди со своим мировоззрением, чувствами, личными проблемами и пониманием действительности.

Право во всех его проявлениях – сущность инертная, реагирующая на социокультурные изменения с определенным запаздыванием, тогда, когда эти изменения становятся устойчивыми и заметными. Зачастую эта инерция дает, соответственно, запоздалые плоды. Можно вспомнить мощное развитие права в России в начале XX века, когда в обществе были совершенно другие настроения и процессы. Другое дело – человеческое сознание, которое весьма чувствительно к происхождению, образованию и окружающей действительности. Так что если официальная идеология и замечала уже описанные социокультурные подвижки времен оттепели, то в лучшем случае пыталась им противостоять, в то время как индивидуальное сознание могло незаметно подстраиваться под изменяющуюся социокультурную среду.

Ну и конечно, личные качества человека во многом определяют его судьбу. Например, упомянутый нами В. И. Теребилов, о котором мы писали в очерках, изданных ранее[146], родился при царизме, начал служение праву при сталинизме, во время оттепели занимал высокие посты в прокуратуре и Верховном Суде СССР, при «развитом социализме» возглавлял союзный Минюст и ни разу не запятнал свое имя какими-либо неблаговидными поступками.

В этом смысле творческая судьба отдельных правоведов может весьма существенно дополнить историческую панораму описываемого периода. Понятно, что одиннадцатилетний отрезок, часто называемый оттепелью, – лишь небольшая часть жизни и судьбы отдельного человека и тем более государства. Тем не менее переломный характер этого периода порой оставлял заметный след в мировоззрении как конкретных людей, так и последующих поколений.

Поэтому далее мы остановимся на жизнеописании некоторых видных юристов, активно действовавших в описываемый период, а только потом перейдем непосредственно к законодательству.

§ 2. Феномен Екатерины Флейшиц

Невольный борец за права женщин в Российской империи, выдающийся цивилист, дававший будущему Председателю Совета Министров СССР уроки гражданского права, кодификатор и учитель многих замечательных юристов нашей страны, создавших советское и российское законодательство и право.

Екатерина (Гита, Гитель) Абрамовна Флейшиц родилась 16 (28) января 1888 г. в Кременчуге Полтавской губернии (сейчас это Полтавская область в Украине) в еврейской состоятельной семье. Отец Абрам Петрович был известным адвокатом, а мать Софья Семеновна – образованная и любящая жена и мать – всегда помогала мужу и воспитывала двух дочерей.

Работа отца, обсуждение в семье и с его коллегами законов, судебной практики, прав граждан разных сословий, возможности их защиты, любовь к литературе, трудолюбие и упорство предопределили выбор профессиональной деятельности Флейшиц. После окончания в 1904 г. с золотой медалью Кременчугской женской гимназии она решила стать юристом.

Революционным «зудом» юная Гитель не