Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

мы хвалились друг перед другом цифрами собранных килограммов. Просушенный на открытых площадках хлопок мы переносили на склад, заведующим которого была моя мама. В силу незрелого возраста нам не приходило тогда в голову давать какие-либо оценки правильности решений, связанных с выращиванием в наших широтах такой теплолюбивой культуры. Но было ясно и так: планы по выращиванию в Марьинской «белого золота» не увенчались успехом.

Вместе с тем хочу сказать следующее: жизнь рядом с природой, любовное участие в трудах по ее преображению делают человека проще, мягче и добрее. Проработав долгие годы на энергетических объектах, я так и не узнал другого рабочего места, кроме земли, которое бы так облагораживало и умиротворяло человека. И не дай бог кому-нибудь в детстве услышать, как плачут деревья, срезаемые безжалостной рукой очередного ретивого хозяйственника. Звуки этого жалобного плача не могут не рвать душу нормального человека и остаются в памяти на всю оставшуюся жизнь. Я слышал, как плакали плодовые деревья в нашей станице, где из-за непосильного налога, установленного после войны, были вырублены все сады, выращенные в личном хозяйстве. Сплошные вырубки садов нанесли неизлечимые раны социальному сознанию населения, особенно его молодой части. Восстановительные работы начались только после 1955 года, когда под воздействием новых веяний в общественно-политической и экономической жизни были приняты новые законы.

Любовь к родине немыслима без бережного обхождения с дарами природы, предоставленными в распоряжение не одного, а тысячи разумных поколений. Разве не удивительно, что колонны, украшающие почти все значительные памятники мировой архитектуры, списаны зодчими со стволов деревьев! Средневековый врач Парацельс утверждал, что каждое дерево является убежищем духа, обладает своей душой. «Каждое растение — лампада. Его благоухание — свет», — читаем в романе Виктора Мари Гюго «Человек, который смеется». В старой Англии существовал закон, каравший смертной казнью всякого, кто срубит трехлетний тополь. Дерево может забыть о садовнике, который пестовал его, поливал и оберегал от вредителей. Но оно навсегда сохранит имена людей, поранивших его кору безжалостной сталью. Сохранит и передаст последующим поколениям, обрекая на дурную славу. Сколько же еще брести нам в темноте невежества, чтобы в конце концов понять, что все живое на планете взаимозависимо? Чтобы понять, что плохое отношение человека к окружающему его миру отражается на качестве генокода человечества?

Сразу же после войны руководители советского государства предприняли целый ряд мер, направленных на постепенное восстановление разрушенного народного хозяйства. Наиболее широкие масштабы эта работа приняла после 8 июня 1946 года, когда Президиум ВЦСПС принял постановление «Об организации Всесоюзного социалистического соревнования за выполнение и перевыполнение плана восстановления и развития народного хозяйства СССР». Страна стремилась поскорее выкарабкаться из-под обломков экономических и психологических последствий недавней войны. Подавляющее большинство людей было охвачено неподдельным трудовым порывом. Вместе со всеми, от зари до зари, трудилась моя бедная мама, которую я очень жалел. Это, наверное, о таких матерях, как она, сказано в строках Арсения Тарковского:

Мать согнулась, постарела,

Поседела в сорок лет…

Ляжет спать — я то и дело —

Дышит мама или нет?

Как потом окажется, вся эта кампания по стимулированию народной энергии была предпринята советским правительством не случайно. Основания для такого предположения давали события, происшедшие в «загадочные» послевоенные восемь лет — с 1946 по 1953 год. В 1946 году в Женеве на обломках Лиги Наций была создана ООН, а в Фултоне прозвучала речь Уинстона Черчилля, положившая начало враждебному политическому кур су западных держав в отношении СССР и других социалистических государств. После кровавой мировой бойни (краткой передышки едва хватило, чтобы вздохнуть) на горизонте замаячил призрак «холодной войны». Она началась без объявления и, преодолев государственные границы, зашлась в антисоветской истерике.

Наверное, каждый человек проходит через возраст, когда на первый план выступает вера в чистоту и справедливость окружающего мира. В этом возрасте почти все свято убеждены, что в жизни всегда есть место подвигу, что рано или поздно побеждает правда, что человек — это звучит гордо. Стоит только захотеть, и самая смелая мечта становится реальностью. Кажется, сделай всего один шаг — и ты прославленный полярник, замечательный врач или смелый летчик-испытатель. В этом возрасте вера в мечту становится частью человека, она входит в состав его крови, помогает ему жить и выживать, влечет к объединению с себе подобными. В Советском Союзе юношей и девушек этого возраста собирали под знаменами ВЛКСМ.

В комсомол меня приняли в школе, в январе 1950 года. За комсомольским билетом надо было идти в райком, который находился в Новопавловске — в восемнадцати километрах от Марьинской. Чтобы успеть к началу рабочего дня, я вместе группой из семи человек, возглавляемой секретарем школьной комсомольской организации, поднялся в пять утра. Было холодно. Пешком добрались до райкома. Там комсомольские билеты нам выдали не сразу, пришлось долго ждать. После процедуры вручения нас поздравили и отправили восвояси, пожелав счастливого пути. Часы показывали пятый час вечера. О чем думали в райкоме, на ночь глядя отпуская детей в такую даль?

Воодушевленные и повзрослевшие, мы бодро шагали домой. Мороз набирал силу. Пройдя несколько километров, мы почувствовали, что замерзаем. Ветер пронизывал нас насквозь, идти было все труднее и труднее. Дело кончилось бы плохо, не появись на дороге полуторка. Шофер сжалился над нами, остановился, и мы залезли в кузов, полный гравия. На мне не было никакой теплой одежды, а тонкие штаны совсем не грели. Когда нам надо было спрыгивать с машины около станицы, в районе кладбища, мы не могли и пальцем пошевелить — окоченели окончательно. Хорошо, что пришлось бежать еще километра три — разогрелись. И никто не заболел. Видимо, помогло вдохновение, посетившее нас в райкоме при получении комсомольских билетов.

Этот период времени памятен для меня участием в дружной мальчишеской компании, оставшейся в истории Марьинской средней школы под аббревиатурой «ШДГК», которая расшифровывалась, как Шабанов, Дьяков, Гоманов и Кокорин. Каждый человек в этой четверке заслуживает отдельного рассказа. Но об одном хочется поведать особо — о Володе Гоманове, сыне погибшего на фронте солдата.

Володя был своеобразным человеком. Внутри он горел огнем, а выглядел флегматиком. Его мать день и ночь водила трактор по колхозным полям. Все свободное время мы проводили с ним вместе: то он ночевал у меня, то я у него. С Володей частенько что-нибудь случалось. Один такой случай произошел в ауле Хабез, куда наш географический кружок выезжал на экскурсию. Когда мы осматривали местную штольню, Гоманов куда-то забрел и провалился в колодец. Мы испугались, едва его вытащили. А ему хоть бы что! В один из зимних дней,