Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

во время игры в снежки, кто-то куском льда попал Володе в глаз. Ему пришлось долго лечиться. Глаз удалось спасти, но последствия травмы помешали поступить в летное училище. Гоманов окончил Грозненский нефтяной институт (ГНИ), работал инженером-геологом, помотался по Средней Азии и центральным областям России. Ушел из жизни рано — в 50 лет. Похоронили моего друга в станице Марьинской, там, где покоятся все наши близкие. Это был теплый, отзывчивый человек. После его смерти пошли слухи, что у него все-таки была женщина, остался ребенок. Его мать эту женщину нашла и, не проверяя обстоятельств дела, отписала ей все свое имущество.

Четверка «ШДГК» держала под контролем всю школу. Это был, конечно, не тот контроль, который на современном жаргоне называется «крыша». Мы положительно влияли на школьную обстановку, поскольку являлись признанными в школе вожаками. Своим примером мы увлекали ребят, особенно в спорте. Я, например, уже в 8-м классе стал чемпионом Аполлонского района в беге на 400 метров.

К нашей группе тянулся Геннадий Ватрушин, сын директора вечерней школы и нашей учительницы по истории Марии Васильевны Мироненко. Он жался к нам, если использовать сравнение Бальзака, «как жались друг к другу французские солдаты на заснеженных российских равнинах». Это был нормальный мальчишка, которого, как мне казалось, воротило от «интеллигентских порядков», царивших в родном доме: ему хотелось деревенской простоты и разгульной воли. Генка показал себя порядочным человеком, отзывчивым другом и товарищем. В классе он сидел рядом со мной на задней парте и участвовал во всех моих проказах. А в шалостях мы были неудержимы. Иногда, скучая на уроках, я чесал у соседа за ухом, а тот, изображая поросенка, хрюкал от наслаждения. Класс помирал со смеху. Когда ничего не подозревавший Геннадий впадал в состояние эйфории, я вставлял в розетку, расположенную рядом, в мокром углу, гвоздь, находил фазу и пальцем босой ноги проводил по мокрому полу. Выступая в роли реостата, я таким образом выбирал напряжение, которое только мог выдержать. Меня, конечно, трясло, но приходилось терпеть. Когда напряжение достигало самого высокого пика, я незаметно прикасался кончиком пальца к мочке Генкиного уха. Надо было слышать его истошный крик, действительно напоминавший визг поросенка. «Приятно подурачиться в свое время!» — так, кажется, говаривал римский поэт Гораций.

После школы Геннадий окончил Рижское летно-техническое училище гражданской авиации, поднакопил деньжонок, купил легковую машину. Впоследствии, когда я уже работал в Пятигорске, он с мамой был у меня в гостях, познакомил со своей невестой. Но их свадьба почему-то не состоялась. Он уехал на Дальний Восток, и я потерял его на долгие годы. Мы встретились, когда нам было уже за пятьдесят. Ватрушин работал заместителем капитана по политико-воспитательной работе на одном из рыболовецких траулеров, приписанных к Петропавловску-Камчатскому, ходил в кругосветку. Мы переписывались. Последний раз нам удалось свидеться на Камчатке в 1995 году. К тому времени его мама уже умерла. Служебная занятость помешала Геннадию оформить права наследства на станичный дом. Не удалось ему найти и любимую женщину: до сих пор ходит он неженатым.

Часть нашей неуемной энергии в школьные годы поглощали занятия в географическом кружке, которым руководила учительница географии Мария Федоровна Каньшина, а я был старостой. Когда мы перешли в 8 класс, она предложила совершить интересную экскурсию. В девяноста километрах от станицы, в горах, в верхней пойме реки Малки, стояла геологоразведочная партия, исследовавшая крупное месторождение железной руды, имевшее промышленную перспективу. «Мы могли бы на месте познакомиться с работой геологов, — сказала Мария Федоровна, — но сначала нужно проложить туда маршрут, посмотреть состояние дороги, договориться с руководством геологической партии». Сделать это было поручено мне, Ивану Шабанову и Юрию Кокорину. Никакого транспорта, кроме велосипедов, у нас, естественно, не было. Мы любили свои двухколесные машины и старались поддерживать их в состоянии постоянной боевой готовности. В те времена, например, было очень тяжело с резиной. Проявляя смекалку и находчивость, мы в случае необходимости вместо надувных камер использовали гофрированные противогазные трубки.

Ночь перед выездом была для нас короткой. Мы поднялись около четырех утра, собрали кое-какую провизию, сели на велосипеды и по правому берегу Малки покатили в горы — в сторону Эльбруса. Через двенадцать часов мы были уже у геологов в Хабезе. Нашли руководителя, обговорили план нашей будущей экскурсии. Попросились переночевать, но в геологической партии места для нашей ночевки не нашлось. Перекусив чем бог послал, мы примерно в шестнадцать часов отправились в обратный путь — по сути дела, на ночь глядя. Казалось бы, дорога вела вниз, под уклон, но далась она нам с большим трудом. У меня от усталости онемели поясница, сначала одна, потом другая рука, возникла сильная боль в шее. Но мы упорно ехали вперед, зная одно: нам надо было во что бы то ни стало засветло проскочить горные аулы. Они тянулись вдоль дороги одной улицей в несколько километров длиной, и по этим улицам носились стаи злобных собак, пытавшихся ухватить нас за ноги.

В Марьинскую мы вернулись утром и, разъехавшись по домам, сразу завалились спать. Уставшие, мы даже не задумывались, в чем состояла особенность этого путешествия. Да, маршрут был непростой, да и расстояние оказалось не таким уж близким. Но дело было не только в расстоянии, а в его потенциальной опасности. В дороге могло случиться всякое. Ведь мы проезжали через такие горные селения, в которых мало кто из взрослых осмеливался появляться без особой на то надобности.

Утром классный руководитель Константин Артемьевич Губин, заметив наше отсутствие на уроках, бросился на поиски. Нашел он нас дома, спящими, а когда узнал, где мы были, отправил в местную больницу на обследование. Нас прослушали и обстучали с ног до головы, измерили температуру, осмотрели кожные покровы, язык, горло и глаза. К счастью, все оказалось в норме. Мы входили в свой класс героями. А потом в кузове грузовика-трехтонки ЗиС–5 вместе со всеми членами географического кружка проехали исследованным нами маршрутом и побывали в лагере геологов, которые рассказали нам о своей профессии, показали, чем занимаются и что в результате данных изысканий получит страна.

Марьинская школа была смешанная, что накладывало особую печать на отношения между мальчиками и девочками. Тяготы войны и сурового быта делали свое дело: мальчики росли, как правило, грубыми, черствыми, нетактичными. Плохое поведение представителей «сильной половины» школы иногда становилось причиной конфликтов, в которых очень трудно было разобраться. Подход к нам умела находить только Мария Федоровна Каньшина, которая целиком жила интересами и заботами своих учеников. Мария Федоровна вложила в наши души первые горячие угольки любви к родной природе. Она скрупулезно