Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

с братом я оказался прав. На другой день в школе, в окружении своих сверстников и друзей, я объявил: «Маркс — Энгельс, Ленин — Сталин, Маленков — Дьяков». Эти слова быстро облетели всю школу. Классный руководитель, оставив меня в классе одного, сказал: «Смотри — довыступаешься!» Но «крылатая» фраза долгое время ходила среди учеников старших классов.

После смерти Сталина общество еще некоторое время жило под воздействием инерции, боясь перемен, боясь неизвестности, которые эти перемены могут принести. Но в стране уже начинался процесс тихой десталинизации. 22 апреля 1953 года газета «Правда» опубликовала традиционные, привычные, мало значащие для непосвященных «Призывы ЦК КПСС к 1 Мая». Это был набор лозунгов, с которыми трудящимся надлежало выходить на демонстрации, а местным властям — украшать города и села. В общем, заурядный пропагандистский документ, в котором на сей раз содержалось нечто неожиданное для партийных функционеров. В нем не упоминалось имя И. В. Сталина. Две недели спустя новая идеологическая линия обрела более четкое выражение в закрытом постановлении Президиума ЦК КПСС от 9 мая 1953 года «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий…». Оно потребовало невероятного — полного отказа от использования во время праздников чьих бы то ни было портретов. Думаю, не нужно говорить, что за этим постановлением стоял Маленков. Правда, вскоре это решение было отменено, что свидетельствовало о продолжении битвы титанов за влияние на общественно-политические процессы после смерти «вождя всех времен и народов».

Что можно прибавить к характеристике Сталина кроме того, что о нем уже рассказано и написано? Кто-то относит Иосифа Виссарионовича к великим личностям и считает, что его жизненный уклад не был направлен на достижение личных интересов, а кто-то упрекает его во властолюбии и кровожадности. Одни считают, что он посвятил свою жизнь интересам государства и заявляют, что с его именем на фронте люди шли на подвиг. Другие видят в нем уединившегося от мира мизантропа, маньяка, человеконенавистника. Все это — крайности. Мне кажется, воскресни вдруг сегодня «отец и учитель», многие в раздираемой интригами Москве почитали бы за честь внести его на своих руках в Кремль. Необходимо провести четкую грань между Сталиным — человеком, способным на подлинные чувства, человеком, которого в стране никто не знает, и Сталиным — мифом, монументом, отказавшимся от всего, что обыкновенно составляет жизнь человека. Самоотречение от самого себя — такова была его жестокая плата за власть.

А если искать виновников репрессий, то они заложены в основе режима большевиками. В самых прочных русских семьях было разрушено патриархальное благочиние, произошел разрыв родителей с детьми. Были открыты шлюзы языческим инстинктам, наиболее оголтелые подняли руку на Бога. Красный угол избы, где испокон веков стояли передаваемые по наследству семейные иконы, был залеплен постыдными картинками, а святые лики преданы надругательству. Но не иконы тогда пострадали, а сердца людские. Смысл происшедшего осознается сегодня постепенно, с необратимым опозданием, с оглядкой на официальные инстанции, да и то далеко не всеми. Народ все еще вслушивается в гулкую поступь своей истории…

Тем временем мое обучение в школе подходило к концу. Я вступил в тот возраст, когда у юношей над верхней губой обозначается пушок, когда мышцы наливаются неукротимой силой, когда хочется взлететь высоко под облака, сделать что-то очень значительное и важное. Я уже более осознанно приглядывался к своим преподавателям, видел, чем отличается один от другого, оценивал человеческие и профессиональные качества каждого.

В Марьинской средней школе работали хорошие преподаватели, имевшие большой опыт педагогической деятельности, в том числе и в стенах старой гимназии. Один из них — Даниил Петрович Растеряев, преподававший математику еще с дореволюционных лет. Его сын, ставший поэтом, писал под псевдонимом Валентин Марьинский.

С большой теплотой я вспоминаю Константина Артемьевича Губина. Наш классный руководитель прошел войну, получил звание майора, был контужен, во время бомбежки потерял семью. Наш класс стал для него фактически второй семьей. Это был талантливый физик, химик и биолог. Под его руководством мы, ученики, принимали активное участие в создании в школе кабинетов по физике и химии. На территории школы нашими руками был разбит уникальный по тому времени сад-огород, который мы называли «наш дендрарий». Собрав в нем редкие сорта различных растений, мы получали здесь первый опыт селекционной работы.

Мы считали Константина Артемьевича своим старшим товарищем, безгранично доверяли ему и за глаза звали Костей. В разговоре с ним запретных тем не было. Однажды осенью я, ученик 8 класса, ремонтировал в сарае свои белые парусиновые туфли, которые хотел потом перекрасить в черный цвет. Костя сидел рядом. Он стал спрашивать, как я отношусь к одной нашей учительнице, Марии Васильевне. Я спросил его безо всяких обиняков:

— Вы что, хотите жениться?

— Да, — ответил он.

— Вы это — серьезно или шутите? — продолжал я допытываться с дотошностью пчелы, привлеченной запахом яблочного джема.

— А каково твоё мнение? — настаивал на ответе Константин Артемьевич.

— Отрицательное.

— Почему? — насторожился мой собеседник.

— Да видели, как она прогуливается со всякими, — отрубил я, назвав имена мужчин, замеченных в контактах с Марией Васильевной.

К гулящим женщинам я относился, как горец, — непримиримо. Но зато готов был отдать жизнь, защищая маму, если к ней, как мне казалось, приставали мужчины. Один раз — было мне всего лет шесть или семь — за свое поведение пострадал какой-то военный. Когда он, выпятив грудь колесом, начал ходить вокруг мамы, я, не долго думая, ударил его камнем по коленной чашечке. Вся его «любовь» сразу куда-то испарилась.

Костя «выбивал» из меня информацию о других женщинах нашей школы.

— А что скажешь об учительнице английского?

— Да она такая же: связалась с рентгенологом Рафаэлем!

— Серьезно?

— Серьезно.

Костя, видимо, был неравнодушен к учительнице английского языка, и мой ответ, наверное, запомнил. Наш классный руководитель был мужик крупный, здоровый. Как-то он застал Рафаэля, армянина по национальности, в гостях у объекта своих переживаний и что-то такое неприятное ему сказал. Рафаэль вспылил и в присутствии учительницы дал Косте пощечину. Тогда Костя со словами: «У вас, врачей, бьют так, а у нас, артиллеристов, — по-другому!» — взял Рафаэля за галстук — да как ему врезал! Рентгенолог исчез за углом, а галстук остался в руках у Кости.

Лично мне нравилась фельдшерица Мария Ивановна. Муж ее погиб на войне, она растила сына одна, дружила с моей матерью. Это была симпатичная, даже, можно сказать, красивая женщина. «Вот кто мне нравится», — все время говорил я Косте. «Почему?» — допытывался тот. «Ну, во-первых, муж погиб, остался сын. А во-вторых, — не гуляет», — приводил я «железные» аргументы. И Костя взял Марию Ивановну в жены. Всем десятым классом мы помогли новобрачным построить