Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

Постепенно мы узнали друг друга поближе и подружились. Мы не отягощали себя вопросами о национальной принадлежности. Были среди нас русские, украинцы, белорусы, евреи и башкиры — но какое это имело значение? Наши отношения были уважительными, достаточно терпимыми и предупредительными — одним словом, в тех пределах, которые устанавливаются между юношами одного возраста при наличии общих интересов. Мы обращались друг к другу по имени, но ребята из нашей или из других комнат, когда искали меня, часто спрашивали: «Ты нашего электромеханика не видел? Где наш механик?» Со временем меня уже многие звали не по имени и фамилии, а просто — Механик.

Быть студентом СКГМИ — одного из самых известных вузов Северного Кавказа (он был основан в 1931 году) — считалось большой честью, накладывало дополнительную ответственность, внушало вполне понятное чувство волнения. Встреча первокурсников ряда факультетов, в том числе и горного, куда входило отделение электромеханики, произошла 1 сентября 1954 года. Мы собрались в кинозале старого одноэтажного здания барачного типа, где услышали рассказ об институте и профессиях, которым здесь обучают. Ничего особенного мне не запомнилось. Может быть, только кроме одного: в тот день я забыл в этой аудитории новую кепку, которую на время взял поносить у брата.

Первый курс — это период знакомства друг с другом, проверка на прочность и чувство юмора. Сбор студентов учебной группы «ГЭ–54–2» (группа № 2, набор 1954 г., специальность «горная электромеханика») запомнился мне комической ситуацией: для кого — приятной, для кого — не очень. Первыми в расписании этого дня значились четыре часа занятий по физкультуре. Экипированы мы были кое-как: не каждому было по карману даже обычное спортивное трико. Группа была разновозрастная: вчерашние выпускники средних школ («молодые») стояли вперемешку с бывалыми фронтовиками («стариками»). Нам представили назначенного руководством института старосту группы. Это был лейтенант запаса Щербинин, фронтовик, человек небольшого роста. Чувствовалось, что в нем было больше не офицерской, а старшинской закваски.

Занятия на открытом воздухе, на стадионе, проводила дама — старший преподаватель физкультуры Мелконян. Когда-то она была, наверное, стройной спортсменкой, а сейчас с возрастом, после перехода на преподавательскую работу, имела довольно упитанную фигуру. Преподаватель построила нас в одну шеренгу, открыла журнал и начала перекличку студентов по списку. Прочитав весь список, она спросила:

— Кого я не назвала?

Подняли руки несколько человек. Мелконян обратилась к старосте: — Почему этих студентов нет в списке?

Щербинин четко, по-военному ответил, что есть еще один список, который… «написан на заде».

Преподаватель опешила:

— На каком таком «заде»? На моем, хотя он и приличных размеров, вы никаких записей не делали.

Все рассмеялись, а староста смутился. Он попытался объяснить, что имел в виду не ее зад, а оборотную сторону учебного журнала. Это вызвало очередной взрыв смеха. Посмеявшись вместе с нами, Мелконян попросила нас построиться в шеренге по росту. Все быстро перестроились, но Щербинин остался стоять на правом фланге. Преподаватель сказала, что команда разобраться по росту касается всех. Когда староста понял смысл ее слов, он вновь по-военному громко обратился к преподавателю:

— Разрешите встать назад?

Женщина парировала тоже по-военному:

— Разрешаю встать «на зад», если сможете.

Снова взрыв хохота. Видимо, у Щербины с юмором было туговато, потому что он, заняв место замыкающего шеренги, пробурчал:

— Не все такие грамотные…

К большому сожалению, после первого семестра за неуспеваемость были отчислены три студента: один «молодой» и два «старика». Среди них оказался и наш староста.

Мне, станичному жителю, привыкшему к спокойному чередованию времен года, городская жизнь с ее неугомонным мельканием событий на первых порах казалась игрой теней, от которой рябило в глазах. Вокруг было так много впечатлений, под воздействием которых человеческие чувства обычно притупляются. А услужливая память словно удерживала меня там, в материнском доме, в родных местах, на берегах Кизилки, в понятной мне среде, в окружении людей, добрых и благожелательных.

Память все еще дразнила меня знакомыми картинами, с которыми я только что расстался и которые, наверное, хотел нести в себе, запечатанными, как в сейфе. И это не удивительно. Ведь потому события и образы детства живут внутри нас так долго, что являются нашим единственным духовным богатством, доставшимся нам по праву наследства, совершенно бесплатно. Уничтожить их в себе искусственно невозможно, как невозможно голыми руками заделать расширяющийся прорыв в теле плотины гидроэлектростанции, на которую давит огромная масса накопленной воды…

Вместе с тем студенческая атмосфера освежила меня, напитала новыми впечатлениями, дала возможность взглянуть на мир по-новому, под несколько другим ракурсом. Денег мне хватало с лихвой. Стипендию я получал большую — целых 395 рублей! Полторы сотни я откладывал на необходимые нужды, а остальные деньги тратил в соответствии с потребой дня. Сердце мое колотилось от радости, мне хотелось перевернуть целый мир: так несется еще не подкованный молодой жеребенок навстречу утреннему рассвету, в свое неизвестное будущее. Ведь во мне кипела казачья кровь, а казаки, как известно, — племя впечатлительное, подвижное, упорное и настойчивое. Веками воспитанные в необходимости нести государеву службу, они считают себя высшей породой, а потому до конца преданы делу, которое считают для себя нужным и справедливым.

Город Орджоникидзе (до 1931 года и с 1990 года по настоящее время — Владикавказ) — оплот российской государственности на Северном Кавказе. Он был заложен русскими войсками как крепость 6 мая 1784 года рядом с осетинским селением Дзауджикау. Внутри крепости, в доме для проезжающих господ, останавливались Пушкин и Лермонтов. Михаил Юрьевич свои впечатления о Владикавказе передал в повести «Максим Максимыч». Гордое имя Владикавказ город получил в 1860 году, словно утверждая каждым днем своего существования: «Всякий, кто обладает ключами от городских ворот, владеет всем Кавказом». Городская территория лежит на Осетинской равнине, в 30 километрах от Дарьяльского ущелья, у северных подножий Лесистого хребта — крайнего северного хребта Большого Кавказа.

В первой четверти девятнадцатого столетия создатель комедии «Горе от ума» так писал о Северной Осетии в одном из писем: «…Вот мы и у подножия Кавказа, в сквернейшей дыре, где только и видишь, что грязь да туман, в которых сидим по уши». Но уже к середине 50-х годов прошлого века город вошел в число крупных промышленных, научных и культурных центров СССР. Здесь были развиты такие отрасли, как машиностроение, цветная металлургия, химическая, деревообрабатывающая, легкая и пищевая промышленность. Вузы, театры, музеи, исторические достопримечательности придавали ему облик достаточно обустроенного места обитания цивилизованных людей, объединенных желанием сделать свой город еще краше и удобнее. Согласно переписи 1959 года, в городе насчитывалось 164