Нейрофизиология для чайников. Лечение неполных травм при инсультах, ДЦП, рассеянном склерозе, спинальных травмах. Теория делинизации - Илья Николаевич Вишератин

за плечо брата, когда шёл из школы домой или же в школу из дома, это было так забавно. Стоило лишь убрать руку от его наплечного ремня, от сумки, где были его учебники, и я тут же в течение пары шагов буквально раскачивался и падал. Как так? Почему я? Почему так больно? Почему я еле иду? У меня было столько тогда вопросов, и я не знал ни на один из них ответ.

Брат помогал как мог, приглядывал за мной. Давал порой списывать, тащил меня по алгебре и физике, я же в ответ помогал ему по биологии и обществознанию. Наши классы на девятом году обучения разделили по направлениям, и чтобы нас не разделять, родители решили, что я тоже должен пойти на физмат-направление, хотя я его жутко не любил. Поэтому и нелюбимой физики и математики у меня в старших классах было так много, а на учёбу мне тогда стало становится п*хуй.

Днём, возвращаясь из школы, частенько мы шли по дороге с двумя нашим друзьями – Андрей и Яков. Они тоже были приезжие, из Маджи, и тоже чувствовали себя немного не в своей тарелке. Жили они в интернате, рядом с разворотом у остановки, примерно на полпути от нашего дома до школы. Из-за того, что места, в которых я жил, дикие, тут во многих сёлах даже нет полноценных школ, дети, что хотят заканчивать одиннадцать классов, вынуждены ездить из мелких сел в более крупный районный центр и жить в интернате.

Так вот время и шло, и ещё чуть позже моё семнадцатилетие ознаменовалось концом школы, потому что я пошёл в неё в шесть лет. Школу я закончил почти хорошистом, были лишь тройки по физике, алгебре и русскому языку. Из-за того, что технически мне крайне сложно было сосредоточиться на учёбе в последние годы, то, что не было двоек, уже было чудом.

Ещё я особенно не любил иностранный язык, мне преподавали немецкий, и как и большинство людей, закончивших одиннадцать классов и изучавших иностранный язык, я могу лишь сказать на нём пару слов. Но да, тут надо сделать оговорку, несмотря на то что я ненавидел иняз в школе, сейчас я свободно говорю, пишу, читаю и думаю на английском. Этот процесс для меня лёгок, естественен. Сейчас я более чем понимаю, насколько важно быть билингвом в современном капиталистическом обществе. Язык – это крайне важная изначальная модель мышления и культуры, это способ восприятия мира и его ценностей. Языки очень сильно расширяют кругозор, вводят в него тысячи новых переменных.

На последнем звонке я сидел на стульчике, ибо уже еле стоял. Мой брат был одним из тех, кто танцевал вальс внизу, на площадке перед школой.

Как я вспоминаю школу сейчас, когда пишу эту книгу? Я вспоминаю её с ужасом, я просыпаюсь в холодном поту по ночам, и первые секунды, пока память ещё не успокоила сознание, я содрогаюсь от тех трех километров и глубокого парапареза, того, что мне опять придётся ползти в школу, того, что я снова увижу смерть.

Ещё чуть позже, в восемнадцать лет, трость стала необходимостью, она придавала мне уверенности в походке, и с ней я по крайней мере мог стоять и неспешно ходить. С тросточкой я мог пройти метров 500 относительно приемлемым шагом, слегка переваливаясь с одной ноги на другую. Своё первое воспоминание, когда я активно стал использовать трость в повседневной жизни, я связываю с последней поездкой в санаторий «Лозым» в семнадцать лет. Интересно также было то, что я мог пройти с тростью как минимум половину того самого асфальтового кольца, там и это было относительно не сложно, баланс вполне держался. Годом же ранее, когда я трость не использовал и приехал туда на месяц реабилитации, я даже не осмеливался думать о том, чтобы пытаться это кольцо пройти. Буквально 30—40 метров тогда превращали меня из с виду здорового, слегка прихрамывающего подростка в инвалида первой группы, в инвалида-колясочника. Как так? Ответ прост: нейродегенерация копится, и она выражается даже не столько в потере сил изначально, сколько в потере выносливости. И в итоге человек с рассеянным склерозом даже не ощущает развивающуюся нейродегенерацию, ибо её развитие невозможно ощутить в простых бытовых условиях, когда физические нагрузки и их продолжительность крайне далеки от максимально возможных. Для понимания этой проблемы проще всего провести аналогию с лягушкой и кипятком. Если лягушку кинуть в горячую воду, то она выпрыгнет, но если воду подогревать постепенно вместе с лягушкой, то лягушка сварится. То же самое примерно происходит и при рассеянном склерозе, невозможно почувствовать нейродегенерацию первые пять-шесть лет стажа заболевания рассеянным склерозом, ибо технически, пока не дашь серьёзных нагрузок, она, нейродегенерация, себя не проявляет, и с виду все обыденно и все работает. Очаги же тем не менее растут, и нейродегенерация разрастается, калеча нейронные сети дальше, при этом обширные нейронные травмы неизлечимы.

Можно почувствовать обострение, воспалительные процессы в центральной нервной системе, можно понять, что оно произошло, по резко проявившимся сильным симптомам. По сильным парезам, по резкой слепоте, по онемению всего тела и по резким потерям возможности стоять или ходить. Но обострение пройдёт, воспалительный процесс спадёт, часть функций восстановится, остальное же по законам нейросетевого дарвинизма подвергнется перестройке и нейросетевому дарвинизму. Разорванные и неработающие куски из нейронных сетей ввиду отсутствия в них возбуждения либо будут образовывать новые устойчивые связи, либо же будут отмирать согласно процессам нейронного дарвинизма. ЦНС не будет пытаться сохранять неработающие нейронные сети, и это процесс более чем естественный и происходящий постоянно, так, например, в детские годы очень много нейронов, те, что не сформировали крепкие и устойчивые связи, отмирают.

И процесс именно вторично прогрессирующего рассеянного склероза – он иной, и именно он и калечит пациента, именно он и копит демиелинизацию и нейродегенерацию, и именно он и вызывает столь устойчивые симптомы. Ну да ладно, об этом чуть позже.

Глава 3. Юность

Так как в школу я пошёл в шесть лет, закончил я её в семнадцать. Мои мечты уехать от постоянно орущих друг на друга родителей уже тогда почти разбились о рифы тяжёлой инвалидности и крайне неблагоприятного прогноза. Тем не менее в университет на заочной основе я таки пытался поступить. На юрфак неудачно, завалил столь нелюбимый мной русский язык. Было довольно глупо не сдавать тестирование по русскому языку в одиннадцатом классе, ибо проходной балл, который мне был нужен, куда проще было получить через тестирование, нежели через экзамен – сочинение. И у меня к тому уже времени был корявый почерк, и подчас я ощущал усталость в правой кисти, когда много писал, особенно это ощущалось на парных уроках по русскому языку. Но внимания на это я, конечно, тогда нисколько не обращал, совершенно не понимая, что нарушения мелкой моторики, кривой почерк, сложности с выведением одинаковых с виду букв – это все симптомы разрушения SLS центральной нервной системы (о SLS – split load system – подробнее будет ниже) и, в частности, ПДС. И так же, как я ощущал проблемы с ногами при продолжительной нагрузке, так же я по факту ощущал проблемы и с руками, терялись мелкие точные движения, сами по себе руки и их движения становились более грубыми.

Экзамен я тогда при поступлении завалил и даже не смог получить тройку. Нам тогда раздали листки бумаги, на которых не было даже строчек, просто пустые листки. Темы на сочинении были мне совершенно не знакомы и включали русских классиков, коих я, мягко говоря, ненавидел. Я перечитал тогда уже много литературы, но, скажем, пойти почитать «Войну и мир» ради удовольствия – у меня даже близко таких мыслей не было. Я написал тогда много, но написана была отсебятина и не по теме, да и жутко кривым почерком. Я думаю, мою работу даже не стали читать, а просто сразу влепили кол. Проходной балл для меня был три, у меня же был кол, поэтому тема с заочным обучением на юридическом факультете отпала. Из воспоминания того времени я помню,