Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

всей армией), мы условились, что по приезде в Константинополь я немедленно снесусь с Парижем насчёт устройства его там. Но всё произошло с такой быстротой, что ни о какой переписке не могло быть и речи, всё уже было излишне, моя мать и старший брат с семьёй оказались совершенно отрезанными от меня, в советской России.

Я уехал из Севастополя в качестве последнего дипломатического курьера врангелевского правительства, того самого анекдотического курьера, который по приказанию Б.А. Татищева сообщил 9 ноября в 9 часов вечера, что «всё благополучно», чтобы 10 ноября, т.е. на другой день, в 10 часов утра узнать о начавшейся эвакуации.

Пароход «Великий князь Константин» уходил из Севастополя в 5 часов дня 7 ноября н. ст. (25 октября ст. ст.) 1920 г., в день трёхлетия советской революции. Утром я побывал в центральном управлении иностранных дел, получил дипломатическую курьерскую почту и видел Татищева, который спокойно вручил мне текущие дела и в ответ на мой вопрос, что передать Нератову, сказал свою историческую фразу: «Передайте, что всё обстоит благополучно». Так говорил управляющий дипломатическим ведомством в Севастополе за три дня до начала эвакуации. Потом он попросил меня ещё раз объяснить Нератову, что правительство решило прибегнуть к «героической мере» — упразднению дипломатического и консульского представительств в тринадцати странах ввиду катастрофического финансового положения Врангеля.

«Нам предстоит зимовать в Крыму, и для этого нужны большие средства», — говорил Татищев, быть может, мечтавший о звании министра иностранных дел, если Струве займёт какой-либо другой министерский пост. Мне предлагалось, таким образом, убедить Нератова в «разумности, целесообразности и своевременности» ликвидации нашего представительства в тринадцати странах за три дня до эвакуации врангелевской армии! Трудно представить себе большее ослепление. Опытный дипломат Татищев и не подозревал, какую злую шутку сыграет с ним то самое правительство, Министерством иностранных дел коего он тогда управлял. Прощаясь и с другими нашими чиновниками — от Догеля до Савицкого и Остроухова, введёнными Струве в дипломатическое ведомство, я не заметил ни малейшего признака тревоги ни у кого из моих дипломатических коллег.

На пароходе «Великий князь Константин» уезжал из Севастополя и мой приятель Шнитников. Барк уже уехал, а Шнитников отправлялся вдогонку, оставив, так же как и я, в Крыму своих родных — родителей и сестру. Он познакомил меня с бывшим членом Государственного совета Ивановым — крупным промышленником, а ныне лондонским домовладельцем (чем Иванов чрезвычайно гордился). Его пришёл провожать сам А.В. Кривошеин. Увидев меня, он очень любезно попрощался со мной и просил передать привет Нератову. Минут 20 он говорил с Ивановым о всяческих делах, и ни на его лице, ни в его поведении также не было никаких следов тревоги. А ведь как-никак Кривошеин был председателем Совета министров у Врангеля!

Но самым удивительным было то, что на нашем пароходе больше половины мест пустовало — и это за три дня до сумасшедшей спешки и сутолоки эвакуации, когда множество судов было буквально набито людьми. В четырёхместной каюте нас было двое — Шнитников и я, а Иванов и вовсе совсем один. Само собой разумеется, никто из пассажиров на нашем пароходе тоже не предчувствовал, что произойдёт здесь через три дня. Поражало только одно — севастопольский рейд, переполненный всевозможными судами. Иванов, находившийся в тесных отношениях с Кривошеиным, заметив моё удивление, хитро улыбнулся и сказал: «Это всё приготовлено для десанта на Одессу».

Надо заметить, что в Севастополе будто бы из японской миссии под страшным секретом распространялись сведения о внезапном налёте на Одессу, подготовленном Врангелем. По приезде в Константинополь я узнал, что и там распространялись те же слухи, полученные якобы из «оперативного отделения Генерального штаба» Врангеля, причём в качестве источника их также называли японскую миссию. Японская миссия была тут, разумеется, ни при чём. Врангелевское командование пустило этот провокационный слух, чтобы отвлечь внимание от эвакуации и как-то объяснить присутствие на рейде такого количества судов. На эту удочку попался и друг премьер-министра Иванов.

Наш переход не был ничем замечателен. Иванов развлекал нас явными небылицами, выдавая их за эпизоды из своей биографии. Так, узнав, что я сын Н.Г. Гарина-Михайловского, он заявил, что начал свою промышленную карьеру четырнадцати лет, служа подрядчиком у моего отца на постройке Уфа-Златоустовской железной дороги. В 16 лет он будто бы уже управлял пивным заводом и т.д. По поводу Крыма он утверждал, что это самое благополучное место на всём земном шаре, потому что бифштекс в лучшем ресторане стоит на иностранную валюту дешевле, чем во всякой другой европейской стране… То обстоятельство, что местное население Крыма получало жалованье и жило не на иностранную валюту, а на обесцененные бумажки, подписанные Бернацким и Сувчинским, для Иванова было фактом второстепенного значения.

В кают-компании мрачно пил коньяк генерал Глазенап, неудавшийся претендент на какой-то высокий пост при Юдениче, который понапрасну проехался в Крым, где, зная об эвакуации, высшие чины врангелевской армии не приняли его на службу. Позже Л.В. Урусов почему-то представлял Глазенапа Бриану в Париже в качестве «будущего русского Наполеона»!

Там же на пароходе я познакомился с одним англичанином, который приехал в Крым по поручению Ллойд Джорджа, чтобы рассказать ему обо всём, что делается при Врангеле. Судя по тому, что этот англичанин знал всех высших чинов великобританского Foreign Office, начиная от заведовавшего тогда русским отделом Грегори, надо полагать, что это был негласный агент великобританского правительства. Он прекрасно говорил по-русски, без малейшего акцента, ибо родился и воспитывался в России. Я спросил его, что он думает о Врангеле и Крыме. Он весьма лаконично ответил: «Скоро конец».

Это было единственное пессимистическое утверждение, слышанное мною на пароходе. Поскольку мы уже подъезжали к Константинополю, англичанин мог без всякого опасения говорить правду, которую, наверное, знал из первоисточника. Таким образом, доверенное лицо Ллойд Джорджа знало положение вещей лучше, чем управляющий дипломатическим ведомством и сам глава правительства Кривошеин. Думаю, что последний дорого бы дал, чтобы 20 минут побеседовать с этим англичанином, вместо того чтобы тратить время на болтовню с таким нестоящим человеком, как наш спутник Иванов, неведомо как попавший в своё время в Государственный совет от торгово-промышленных кругов.

Было уже темно, когда 9 ноября н. ст. мы въехали в Золотой Рог в Константинополе. К пристани почему-то нельзя было подойти, а на лодках было небезопасно, так как были большие волны. Узнав, что я дипломатический курьер русского посольства, какие-то армяне с парохода, которых встретил катер армянской дипломатической миссии, весьма любезно предложили мне поехать в нём, и я, распростившись со Шнитниковым и