В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Ну, вы будете тут долго еще пить, а мы пойдем и походим около вагонов. Ты, Николай, заплатишь. Плати уж и за капитана. До Барцелоны он наш гость, а в Барцелоне мы его гости. Пойдемте, капитан. – И она уж сама подхватила его под руку.

Николай Иванович остался расплачиваться за съеденное и выпитое. Он не позволил и монаху, чтобы тот платил за свой завтрак. Наконец, расплатившись с слугой, он взял монаха обеими руками за руку и чуть не со слезами на глазах, немного заплетающимся от выпитого вина языком произнес:

– Падре Хозе, вы человек добрый и благородный… Совсем благородный… И я вижу, что вы мне истинный друг… Понимаете, отче, истинный друг…

– Сси… сси… – кивал монах, ожидая, что будет дальше.

– Да, я считаю вас за истинного друга… – продолжал Николай Иванович. – И называю вас от души нашим славянским словом «отче», так как считаю вас в самом деле как бы отцом для себя… Да… прямо: отец, отче. И вот, отче, я вам хочу поведать… то есть сказать одну тайну…

– Тайну?.. – повторил монах, недоумевая.

– Да, тайну. Вы понимаете, падре, что такое слово «тайна»? – спрашивал его Николай Иванович, продолжая жать ему руку.

– Сси, сси… Я понимаю, что есте тайна… – И монах тотчас же перевел это слово по-испански.

Николай Иванович продолжал:

– Да… тайну – и сообщаю ее вам, падре… как священнику на духу… Как на исповеди… Понимаете, падре? Сейчас вам ее сообщу и буду просить вашего совета и содействия. Вы понимаете, что такое исповедь? Я хочу все равно что исповедаться вам.

– Сси, сси… – опять закивал монах. – Исповедь… Сси… Но вы ортодокс есте, православна есте, а я есмь…

– Что тут ортодокс! Мне душу свою надо освободить вам насчет жены и просить у вас совета и содействия! – воскликнул Николай Иванович. – Помогите, падре…

– Говорите, син мой, говорите… Я слушаю…

Падре Хозе наклонил голову набок и приготовился слушать, сложа руки на груди, но тут раздался звонок. Завтракавшие пассажиры бросились вон из буфетной комнаты. Пришлось уходить и Николаю Ивановичу с падре Хозе к своему вагону. Николай Иванович шел и бормотал:

– Это еще только второй звонок. Я вам, падре, сейчас же около вагона все объясню…

LXXXVII

Они подбежали к своему вагону. Толстяк-монах тяжело переводил дух и отирал выступивший на лбу пот красным фуляром. Николай Иванович отыскивал глазами жену и капитана, но на платформе перед вагонами их не было. Двери купе были распахнуты. Кондукторы еще не затворяли их; стало быть, и поезд еще некоторое время простоит на станции.

– Ви хотел мне сказать тайна… – напомнил монах Николаю Ивановичу.

– Да-да… Мне нужны ваш совет и ваша помощь, падре. Сейчас скажу… – отвечал тот. – Тем более что это я должен вам сказать без жены, глаз на глаз, так как это дело прямо ее касающееся. Кроме того, тут и ваш капитан… И он замешан. Но я должен узнать, где моя жена… Она ушла из буфета вместе с капитаном… Посмотрим, нет ли их уже в нашем купе.

Николай Иванович суетился. Он схватил падре Хозе за руку и подтащил его к своему купе. Они заглянули в отворенные двери и на мгновение остолбенели. Капитан прижимал Глафиру Семеновну к своей груди и целовал ее. Завидя мужа и монаха, Глафира Семеновна тотчас же вырвалась из объятий капитана.

– Вот она, моя тайна… вот… Вы ее сейчас сами видели, и теперь уж мне нечего вам исповедываться, падре… – проговорил Николай Иванович монаху.

Они отошли от дверей купе. Смущенный падре Хозе вытащил из кармана табакерку и нюхал табак.

– Что мне делать, падре? – приставал к монаху Николай Иванович. – Ехать к вам в гости в Барцелону я теперь не могу.

– Сси, сси, сси… – кивал в ответ монах, потом покачал головой и произнес протяжно: – А-а-ах!

– Если поехать в Барцелону, что же там-то будет! Судите сами… – продолжал Николай Иванович. – И наконец, я за себя не ручаюсь. Человек я не военный, но я муж и могу дать такую встряску вашему другу капитану, что чертям будет тошно.

– Сси, сси, сси… Вы не должен ехать в Барцелона. Вы от Вальядолид должен ехать прямо до Ирун, виа Бургос… Понимай… Вы остани… Вы остани… Вы останьте в Вальядолид, а мы, аз и капитан, едем на Барцелона!

– Но, голубчик падре, у нас билеты до Барцелоны и багаж наш до Барцелоны едет. Проездные билеты – черт с ними… А багаж, багаж… Вы мне помогите багаж вместо Барцелоны до французской границы перевести. Ведь я, падре, без языка, по-испански пикнуть не умею. Вот я в чем, друг мой, прошу вашего содействия и кланяюсь. Помогите…

И Николай Иванович сначала в пояс поклонился монаху, потом обнял его и поцеловал в жирную щеку.

– Мы эти сделаем на статион Медина. Дай ваши билета, дай ваш билет от багаж, – проговорил монах.

– Голубчик, вот вам все… – Николай Иванович тотчас же сунул в руки падре Хозе билеты.

Но вот кондукторы закричали, чтобы публика садилась в вагоны. Николай Иванович и монах полезли в свое купе.

– Только ни без скандаль, пожалуста… Зачем? – обернулся падре к своему спутнику.

– Тише воды ниже травы, – отвечал Николай Иванович.

Глафира Семеновна была очень смущена, когда муж и монах сели в купе, капитан – тоже. Она избегала взгляда мужа. Капитан обтирал носовым платком лезвие кортика, заржавевшего от чистки им груши.

Поезд тронулся. Все молчали. Падре Хозе, еще раз понюхав табаку и управившись с красным носовым платком около своего носа, приготовился подремать, для чего поудобнее приткнулся в уголок и сложил на груди руки. Николай Иванович тоже сделал вид, что готовится соснуть, достал маленькую подушку и, поджав под себя ноги, стал укладываться на диване.

– Хочешь, может быть, плед, чтобы ноги укрыть? – заискивающе предложила ему жена.

– Ничего мне не надо. Оставь, пожалуйста, – огрызнулся он.

Он улегся, закрыл глаза, но, разумеется, заснуть не мог. Время от времени он открывал глаза и взглядывал на жену и капитана. Жена глядела в путеводитель, капитан сидел в своем углу, закрывши глаза.

Проехали две станции. Монах спал. При остановке на третьей Николай Иванович, беспокоясь, что падре Хозе проспит станцию, где нужно заявить о перемене направления багажа, разбудил монаха и шепнул ему:

– Падре Хозе, не пора ли насчет багажа-то?..

Тот выглянул в окошко, посмотрел на станционном доме название станции и проговорил:

– Но… Еще един статион – и Медина. Мы будем ходить –