Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками - Коллектив авторов

русский, доходящий прямо до нашего сердца. Скажут, может быть, что это подробности; но мы упомянули уже, что вся поэма проникнута одним духом. Блестящих мест, в коих видна особенная сила гения, в ней множество.

– Московский телеграф, 1829, ч. 26, № 7.

II

‹…› В Полтаве его господствует совершенное, Шекспировское спокойствие поэта, и живая игра страстей действующих лиц. Но если происшествие взято, почти без изменений, из истории, если характеры естественны исторически, если в них нет лирических восторгов поэта, то что же составляет поэзию сей поэмы? Это невидимая сила духа русского, которою поэт оживил каждое положение, каждую речь действующих лиц. Только там, где говорит он от себя, рассказ его принимает величественный тон эпопеи. Одним словом, это совершенно новый род поэзии, извлекаемый из русского взгляда поэта на предметы. Этого нет и следа в Руслане и Людмиле, это первый опыт, блестящий, увлекательный, открывающий новый мир для последователей Пушкина. Не входим в мелочной разбор стихов, из коих иные могут отступать от целого: полагаем, что сам поэт лучше нас заметит их. Но кто не видит новых для русской поэзии красот Полтавы, тому напрасно стали бы мы указывать на них. Они не в отдельных словах поэмы, а в выражении всех отдельных частей, исходящем от одного начала. ‹…›

– Московский телеграф, 1829, ч. 27, № 10.

III

Отчего она не произвела такого впечатления в публике, как другие произведения сего поэта? Оттого, что поэт был вправе не давать отчета в характерах и положениях вымышленных лиц, а от лиц исторических мы требуем полноты характера и желаем видеть события в их настоящем, правдоподобном виде, даже в волшебном зеркале вымысла. Этого нет в поэме Полтава. Разные эпохи и действия, представленные в отрывках, развлекают внимание, и не сплочены так, чтоб составляли одно целое, общая занимательность гибнет в подробностях. Как изображены характеры действующих лиц? Кочубей не из любви к отечеству пишет донос на Мазепу, а из мщения, за похищение своей дочери. Герой малороссийской истории, Кочубей, представлен ниже самого Мазепы, ибо гетман открыл тайну свою Кочубею, как другу, и честно требовал руки его дочери, прежде нежели решился похитить ее из родительского дома, не насильно, но по доброму согласию. Даже бунт произвел Мазепа, следуя общему мнению войска, как сказано в поэме. Напротив того, Кочубей представлен в самом черном виде, злобным, мстительным, вовсе чуждым дел отечественных, претерпевающим пытку, чтоб не открыть сокровищ, а между тем сознающимся в небывалых винах, из одного страха! Все это несогласно с историею. Жена Кочубея представлена злобною и мстительною фуриею, а не нежною матерью. – Из чего бросился Искра в пропасть доносов? В поэме об этом не сказано. Должно догадываться, что или из дружбы к Кочубею, или из ненависти к Мазепе, но любовь к отечеству и верность к престолу также не входят в виды благородного Искры, героя правоты. Мазепа в поэме жестоко обруган, но не представлен в том виде, каким изображает его история. Одна Дума, сочиненная Мазепою, и напечатанная в Истории Малороссии Бантыша-Каменскаго, сильнее рисует характер Мазепы, нежели все бранчивые эпитеты, данные ему автором поэмы Полтава. Страннее всего, что автор хочет представить Мазепу безрассудным и мстительным старичишкой, который поднял знамя бунта за то, что Петр Великий подрал его за усы во время пиршества, хотя после осыпал своими милостями. В то время это не почиталось даже обидою, и на пирах нередко господа гетманы и полковники дрались между собою и с подчиненными. Мазепа мог некоторое время гневаться за эту шутку, но доказано, что главным побуждением к бунту его было честолюбие, а целью – желание сделаться независимым владетелем Малороссии. Мария, дочь Кочубея, непостижимое существо. Отчего она так сильно влюбилась в седого старца, презрела всех юношей, бежала из родительского дома, и нежится с дряхлым, больным Гетманом, как с Адонисом? Мне кажется, что не любовь, а женское тщеславие ввергло в пропасть дочь Кочубея. Но в поэме Мария представлена нежною, пламенною любовницей, а не тщеславною красавицей, которая презрела все обязанности, чтоб быть первою в Малороссии, пани Гетманшею. Читатель не может этому верить. Если бы мы напротив того подслушали разговор соблазнителя с несчастною жертвою, в котором бы хитрый старец представлял юной красавице всю прелесть величия, знатности, могущества, то поверили бы, что неопытная девица могла забыться и последовать за больным стариком с седыми усами и головою, с впалыми глазами! Но чтоб она могла влюбиться в старика и еще такого гнусного, как он представлен в поэме, этому верить не можем и не будем. – Кто таков Карл в поэме Пушкина.

Он мальчик бойкий и отважный. ‹…›

Итак, Карл ХП мальчик бойкий и отважный, воинственный бродяга! Помилуйте, Александр Сергеевич! это уж вольность пиитическая, чрез край! Надобно при этом вспомнить, что Мазепа говорит так о Карле ХП прежде Полтавского сражения, когда сам Петр Великий не верил своему успеху и не полагался на будущее.

‹…› Жаль, что поэт никогда не был зрителем сражения, и потому картина битвы наполнена невероятностями, которые заглушают всю прелесть поэзии. Например:

……… Тяжкой тучей

Отряды конницы летучей,

Браздами, саблями звуча,

Сшибаясь, рубятся с плеча.

Бросая груды тел на груду,

Шары чугунные повсюду

Меж ними прыгают, разят,

Прах роют и в крови шипят.

Швед, русский – колет, рубит, режет.

Бой барабанный, клики, скрежет, (?)

Гром пушек, топот, ржанье, стон,

И смерть и ад со всех сторон.

Военный человек скажет на это: если кавалерия своя и неприятельская рубятся между собою, то ядра не могут между ними прыгать и разить, потому что в толпу неприятеля, смешанного с своими, стрелять не станут. Ядра могут шипеть в крови, когда они раскалены, но раскаленными ядрами в полевых сражениях не стреляют. Скрежету в битвах поныне не слыхивали, а прочее все благополучно и нового ничего нет, о чем донесть честь имею. Любитель отечественной истории прибавит: как жаль, что первый герой после Петра Великого, в Полтавской битве, князь Меньшиков, – не улегся в стихе! А. С. Пушкин, – как все великие поэты и благородные люди, имеет безусловных почитателей, которые вероятно и за благонамеренные мои замечания прогневаются, назовут меня вандалом, дикарем. Но сам А. С. Пушкин защитит меня, удостоверясь, что никакая личность не водила моим пером, когда я говорил о характерах действующих лиц в поэме и о самом поэте. Давным-давно я уже назвал его первым из современных русских поэтов, и ныне, хотя Полтава не нравится мне столько, как Цыганы и Бахчисарайский фонтан, я все остаюсь при том же мнении.

– Сын отечества, 1829, ч. 125, № № 15, 16.

62

‹…› «Полтава» не имела успеха. Вероятно, она и не стоила его; но я был избалован приемом, оказанным моим прежним, гораздо слабейшим произведениям; к тому ж это сочинение совсем оригинальное, а мы из того и бьемся.

Наши критики взялись объяснить мне причину моей неудачи – и вот каким образом.

Они, во-первых, объявили мне, что отроду никто не видывал, чтоб женщина влюбилась в старика, и что, следственно, любовь Марии к старому гетману (NB исторически доказанная) не могла существовать.

Ну что ж, что ты Честон? Хоть знаю, да не верю.

Я не мог довольствоваться этим объяснением: любовь есть самая своенравная страсть. Не говорю уже о безобразии и глупости, ежедневно предпочитаемых молодости, уму и красоте. Вспомните предания мифологические, превращения Овидиевы, Леду, Филиру, Пазифаю, Пигмалиона – и признайтесь, что все сии вымыслы не чужды поэзии. А Отелло, старый негр, пленивший Дездемону рассказами о своих странствиях и битвах?.. А Мирра, внушившая итальянскому поэту одну из лучших его трагедий?..

Мария (или Матрена) увлечена была, говорили мне, тщеславием, а не любовию: велика честь для дочери генерального судии быть наложницею гетмана! Далее говорили мне, что мой Мазепа злой и глупый старичишка. Что изобразил я