Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

И, перебирая в уме всю свою прошедшую жизнь, – нахожу один вопрос: отчего, отчего я не встретила раньше человека, которого могла бы полюбить? Если я на курсах жила замкнуто в тесном кружке товарок – то по России пришлось мне поездить немало.

Отчего – ни на голоде, в глуши русской деревни, ни на Кавказе, ни в Финляндии, ни во время бесконечных переездов из края в край России, в вагоне железной дороги, – отчего, отчего я не встретилась с ним?

И я рада была ухватиться за мысль, что тем более не надо мне его любить… что это безумная любовь – так лучше вырвать ее из своего сердца и победить себя самое…

Все равно нет выхода…

Если бы даже он и полюбил меня?

Что ж, поехал бы он, этот изящный парижанин, со мной в нашу русскую деревню лечить баб и мужиков? согласился бы он променять весь блеск, всю прелесть цивилизации «города светоча» – ville lumière – на нашу русскую тьму и бедность?

Нет, нет и нет…

А беспощадный внутренний голос спрашивал: а если бы он, твой милый, любимый, сказал: я люблю тебя, останься здесь со мною навсегда… отвечай, отвечай, – согласилась бы ты?

И при одной этой мысли целый ад поднимается в душе…

Нет, так лучше, что он не любит меня… по крайней мере, одна я страдаю…

21 июля, воскресенье

Бертье сломя голову прибежал с извинением, что ему наконец удалось найти товарища, согласного перемениться номером. Сдаю в пятницу.

А как быть с книгой? придется написать ему, спросить – куда и кому ее отдать.

23 июля, вторник

Получила ответ.

Мадемуазель.

Единственная причина, почему я вам не отвечал, в том, что у меня не было свободной минуты. Я был занят операциями, которые требовались членам моей семьи, и было невозможно найти времени увидеться с вами. Если вы желаете вернуть мне книгу, пожалуйста, принесите ее как-нибудь утром к девяти часам в Бусико на этой неделе.

С самыми лучшими и самыми преданными чувствами,

Э. Ленселе. 22 июля 1901 г.

24 июля, среда

Чтобы приехать в Бусико к девяти часам утра, – надо было встать рано. Я сплю долго, по русской привычке, – и очень торопила madame Odobez с утренним завтраком. Я старалась не думать о нем… как будто бы иду только по делу. Но зеркало предательски отражало мое оживленное лицо и всю стройную фигуру в белом платье.

Я решила надеть что-нибудь темное, старое, некрасивое, но на улице такая жара, такая жара, – иначе как в белом днем и выйти нельзя.

Когда я приехала к Бусико – его еще не было. Ждать пришлось долго, чуть ли не целый час. Я усердно читала «Конституционное право» – Esmein’a[156], чтобы не терять времени даром. И все-таки увидела его еще издали, когда он быстро подходил к павильону. На этот раз он был без черной шапочки – мне бросились в глаза редкие волосы на голове. Такой молодой и уже… лысый. Видно, хорошо провел молодость!

Он увидел меня в коридоре, остановился, поздоровался.

– Извините, – я опоздал и очень спешу. Все это время я был так занят. Одна из моих кузин больна – ей делали операцию… вероятно, она умрет.

– Вот ваша книга, – сказала я, не смотря на него. – Очень вам благодарна. Вы правы – читать ее было бесполезно, я все равно ничего не поняла.

Он взял книгу и пошел немного проводить меня. Я шла быстро, опустив голову, стараясь не слышать звуков этого чудного тихого голоса, который, казалось, проникал прямо в сердце.

– Прощайте, – сказала я.

– До свидания. Извините, что не провожаю вас до дверей, – я должен скорее вернуться.

Мне и не надо было, чтобы он провожал меня до дверей. Я спешила уйти из этого госпиталя и, едва сев в конку, раскрыла «Конституционное право». Экзамен скоро…

28 июля, суббота

Сдала экзамен. Теперь скорее бежать отсюда. Взяла билет на Лондон прямого сообщения – Париж-Руан-Диепп-Ньюгавен.

Иван Николаевич пробудет здесь еще с неделю, а потом идет пешком путешествовать по Швейцарии. Звал меня пойти с собой – отдохнуть от занятий. Я отказалась: там такая чудная природа, все расположит к мечтам.

Нет, я уеду лучше в такую страну, где все для меня ново, где язык непонятен, где ничто, ничто не напоминает о нем.

В совершенно другой обстановке я, наверное, скорей забуду о нем, а масса новых впечатлений – не дадут мне и опомниться. Я составила себе целую программу, что делать: по приезде прежде всего – овладеть немного языком, а потом – ознакомиться с женским движением и физическим воспитанием детей, с народными университетами. Все это полезно – и пригодится в моей будущей деятельности.

Лондон, 1 августа

Город громадный, город-чудовище раздавил, уничтожил меня, бесконечные улицы, однообразные дома… до такой степени однообразные, что можно позвонить, войти и не заметить, что это чужой дом.

На улицах – движения еще больше, чем в Париже, беспрерывно снуют на велосипедах мужчины, женщины и дети. Язык гортанный, шелестящий, которого я не понимаю… все ново и чуждо…

Я поселилась на одной из окраин города, в одном из бесчисленных красных уютных домиков. Мой случайный знакомый по русской читальне дал адрес одного из своих земляков, который служит наборщиком в одной из здешних типографий. Этот услужливый и милый юноша помог мне устроиться первое время и будет показывать Лондон.

3 августа, суббота

После французских семей, где самое большее – двое, трое детей, – английские невольно удивляют своею многочисленностью. Я уже успела отвыкнуть от наших русских больших семей, – и теперь как-то странно снимать комнату в семье, где пятеро-шестеро детей. Но что здесь особенно поразительно – численное преобладание женщин над мужчинами. Всюду – пять-шесть дочерей, один-двое сыновей, или даже вовсе ни одного, и так как все англичанки ездят на велосипедах, то на улицах велосипедисток больше, чем велосипедистов.

Несчастные мисс! им не хватает мужей… и в стране насильственно образуется «третий пол».

Отчего же такое явление? чем оно объясняется?

Я тщетно ломаю себе голову. Знаю, что есть разные теории, из которых одна: темперамент более страстный производит пол себе противоположный – кажется мне наиболее вероятной. Я проверяла ее на своих родных – выходило верно. И в недоумении поделилась своими соображениями с моим знакомым. Тот был поражен. Его, оказывается, тоже занимал этот вопрос, и теперь он уверял, что эта теория верна.

– Теперь мне ясно! Я, как мужчина, знаю отношения полов ближе, чем вы, и могу сказать, что