Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

англичанки страшно холодны, англичане же с женщинами – прямо звери. Я живу здесь три года, я не аскет и от сношений с женщинами не отказываюсь. Так уж довольно навидался… ох, какие они звери! Надо видеть, как они бросаются на жен…

И юноша вдруг запнулся и покраснел, вспомнив, что зашел слишком далеко в разговоре с незамужней женщиной.

Я рассмеялась и поспешила успокоить его взволнованную совесть. Но загадка – так и остается загадкой. Верить справедливости слов этого юноши – рискованно; – чем же, чем это объяснить?

5 августа, понедельник

Осматриваю Лондон. Была в Вестминстерском аббатстве, в Национальной галерее.

Огромные расстояния и трудность объясняться очень утомляют меня. Для англичан – мало знать язык, надо уметь произносить по-ихнему – они не могут понять самого простого слова, если оно сказано неправильно.

Догадки, сметки, – на которую такой мастер русский мужик, понимающий любого иностранца по соображению, – у них никакой. Мозг какой-то негибкий, односторонний.

Это начинает меня раздражать: ищешь-ищешь слова, а его нет, а догадаться они не могут.

На днях пришлось быть на почте. Мне хотелось, чтобы чиновник сам заполнил бланк для пересылки денег, я боялась сделать ошибку. А он хоть и понял, но не хотел этого сделать, и стоял как истукан, качая головой и хладнокровно повторяя – «но-о».

Это вывело меня из себя, – и я даже по-английски сумела послать его к черту.

Русский, француз, конечно, тотчас же вспылили бы тоже, но англичанин даже бровью не повел. Я рассердилась еще больше и в конце концов настояла-таки на своем, заставив его заполнить бланк…

Моим недоразумениям и затруднениям, по незнанию языка, не было бы конца, если бы в Лондоне не было полицейских.

Это действительно – идеал. Скромно одетые в синюю куртку и синюю фетровую каску – они стоят всюду и исполняют свою должность слуг общества: помогают старым, слабым, указывают дорогу, провожают до омнибусов – подсаживают туда детей. Мы, жители континента, так привыкли, чтобы полиция знала одно: «тащить и не пущать», что английские полицейские являются существами какого-то высшего порядка.

Сначала я не верила себе, как подошла к одному из этих высоких, стройных, симпатичных джентльменов, и он указал мне все, что надо, объяснил, написал на бумажке, так как я не понимала, – и все это вежливо, как любой молодой человек «из общества».

Я начинаю думать, что, должно быть, дух нации отражается на ее блюстителях порядка.

В Берлине, где все дышит воспоминаниями победы 1870 года, где что-то воинственное носится в воздухе, где воздвигнут гордый памятник Вильгельму Первому, украшенный львами с разинутою пастью и оскаленными зубами, цепями и ружьями, – там и городовые в блестящих медных касках с военной выправкой напоминают задорных индейских петухов.

Французский полицейский, одетый просто и изящно, в фуражке и пелеринке, имеет вид элегантного и легкомысленного папильона, готового ежеминутно упорхнуть с дамой в ближайшее кафе.

О нашем русском городовом и говорить нечего: он прост, мешковат, сероват и… груб.

И каждый день, усталая от похождений по городу, я засыпала, вспоминая об услугах этих джентльменов, и с наслаждением думала, что их в Лондоне – пятнадцать тысяч… С такой полицией можно спать спокойно, и нечего опасаться за свою личную безопасность.

8 августа, четверг

Когда читаешь английскую газету – точно чувствуешь биение пульса мощной мировой жизни… Со своего небольшого острова англичане следят за всем, что делается на свете, получают известия буквально со всех концов земного шара. Названия, которые мы когда-то, давным-давно учили в учебниках географии, – здесь оживают: Кан, Новый Южный Валлис, Мадера, Бомбей, Суматра, Ява – все шлют известия о своей жизни. И статьи! жизнь во всех ее проявлениях отражается в них: политика, местные самоуправления, собрания, спорт, и наряду с этим – заграничные корреспонденции из всех государств континента. Поэтому английские газеты превосходны. Куда до них французским! Помню, как я была разочарована ими. При полной свободе печати французы не сумели сделать ничего другого, как обратить печатное слово в орудие партий. За исключением более или менее передовых по направлению статей – на первой странице, вторая и третья наполнены мелкими известиями, анекдотами, обстоятельной хроникой убийств и происшествий, неизбежным романом-фельетоном, а четвертая – объявлениями. Вот и все. Нет ни провинциальных корреспонденций, ни иностранных, ни колониальных. Зато личная партийная перебранка на первом плане, и непосвященному в тонкости политики трудно разобраться в этой путанице личных мнений: один ругает другого, а кто из них прав – попробуй разбери… Газеты, наиболее обстоятельно осведомленные – «Temps» и «Journal des Débats», – консервативны и дороги, 15 сантимов, тогда как в Англии за 2 копейки можно купить газету любого направления, но одинаково хорошо осведомленную обо всем, что делается интересного на свете. А это – самое важное для читателя газеты.

Беспрерывная личная перебранка в печати, вместо воспитывающего, – оказывает развращающее влияние на читающую массу: приучает и ее сосредоточивать свое внимание на узких личных спорах и не открывает более широких горизонтов. Не оттого ли французы и не видят, и не понимают ничего на свете, кроме своей страны, что их сосредоточенность на самих себе поддерживается печатью, которая изо дня в день преподносит им одну и ту же стирку собственного белья.

12 августа

Продолжаю осмотр Лондона. Сегодня суббота, и с двенадцати часов работа всюду прекращена; деловая жизнь замирает… Завтра все англичане пойдут в церковь, а потом поедут в парки…

Купила себе старый велосипед: без него немыслимо жить при здешних расстояниях. Англичанки, в отличие от француженок, ездят в юбках, тогда как те большею частью в шароварах. Я быстро усвоила себе здешнюю посадку: англичанки ездят, держась чрезвычайно прямо, и не делают никакого видимого усилия, чтобы управлять велосипедом. Так мне очень нравится.

И вообще, я неожиданно открыла в своем характере некоторые черты, сходные с английскими. Не говоря уже о внешности, хотя я чисто великорусского происхождения, – я не обладаю фигурой русской женщины – с пышно развитой грудью и боками. Я тонка и держусь всегда чрезвычайно прямо.

Нравится мне также и внутренность английских домов, их комфорт, то уменье, с каким англичанин умел устроить свое помещение. В их комнатах нет французской пестроты, они не заставлены мебелью, как в Париже, – повернуться негде, из боязни, чтобы не опрокинуть столик с какими-нибудь bibelots. Они высоки, светлы, просторны и убраны, если можно так выразиться, с спокойным, благородным изяществом. Камины больше и уютнее французских. Они пока еще не топятся; но по одному внешнему виду можно себе представить, – до чего хороши они в длинные зимние вечера, когда вся семья собирается около огня.

Английский камин – это такая