Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

И жизнь, и слезы, и любовь». (II, 390)

Он трижды отчеркнул последнюю строфу этого стихотворения и на той же странице так же трижды отчеркнул свидетельство истинно дружеского отношения Пушкина к Ивану Пущину, не зная еще, что через несколько месяцев у него возникнут добрые отношения с родственником декабриста. Толстой, как и Пушкин, придавал дружбе особое значение и умел дружить искренне и верно. Многие письма к друзьям по жизни — тому лучшее свидетельство.

Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный,

Твой колокольчик огласил.

Молю святое Провиденье:

Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье!

Да озарит он заточенье

Лучом Лицейских ясных дней!

(Восклицательный знак после слова «утешенье» и заглавные буквы в словах «Провиденье» и «Лицейских» соответствуют тексту в издании Анненкова — II, 390).

В «Разговоре книгопродавца с поэтом» (1824) Толстой отчеркнул 6 строк (выделены мною курсивом), в которых прозвучала мысль о праведном начале в искусстве, проявляющемся подчас неосознанно в творчестве художника слова:

«Поэт

Блажен, кто про себя таил

Души высокие созданья

И от людей, как от могил,

Не ждал за чувство воздаянья!

[…]

Что слава? шепот ли чтеца?

Гоненье ль низкого невежды?

Иль восхищение глупца?

Книгопродавец

Лорд Байрон был того же мненья;

Жуковский то же говорил;

Но свет узнал и раскупил

Их сладкозвучные творенья.

И впрям, завиден ваш удел:

Поэт казнит, поэт венчает;

Злодеев громом вечных стрел

В потомстве дальном поражает;

Героев утешает он…». (II, 363–364)

Из шести строк четыре Толстой отчеркнул дважды (помимо курсива, они выделены жирным шрифтом. — В.Р.).

В стихотворении Пушкина необычайно широк диапазон возможностей и целей искусства — от флирта легкого, роковой любви, схватки с толпой невежд до поиска гармонии в себе и природе, божественного прозрения («души высокие созданья»), но Толстому ближе всего оказались отчеркнутые им строки. В них указание на магическую власть искусства, но главное — приговор злодеям, которых если не в настоящем, то уж непременно в будущем ожидает кара от «вечных стрел» Громовержца, а героев — бессмертие. Бичевание пороков и зла средствами искусства. Нравственное и свободное служение музе. Пушкинский «Пророк» заканчивался словами:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

«Глаголом жги сердца людей». Молодой Толстой был одержим, как он сам говорил, «писать огненными штрихами».

«Читал… „Евгения Онегина“! Удивительное мастерство…»

Третий том из первого собрания сочинений Пушкина, в котором печатались его поздняя лирика и поэмы, может быть, где-то и хранится, но, скорее всего, сгорел вместе с другим хранилищем книг, перевезенным старшим сыном писателя Сергеем Львовичем Толстым из Ясной Поляны в свое имение Никольское-Вяземское. Поджог барского дома организовали в 1918 г. разбушевавшиеся крестьяне, выказавшие тем самым свое отношение к его владельцу. По свидетельству местных жителей, нелюбовь к нему была вполне оправданной.

Молодой Лев Толстой, исключая поэму «Цыганы» и роман в стихах «Евгений Онегин», другие поэмы Пушкина определил как «ужасная дрянь» (47, 78). Но они хранились в его великолепной памяти, и при случае он обращался к ним.

«Помню еще его (отец писателя. — В.Р.) поездки в город, — писал он в 1903 г. в своих „Воспоминаниях“, — и тот удивительно красивый вид, который он имел, когда одевался в сертук и узкие панталоны. Но более всего я помню его в связи с псовой охотой. Помню его выезды на охоту. Мне всегда потом казалось, что Пушкин списал с них (с отца и крестного отца Льва С. И. Языкова. — В.Р.) свой выезд на охоту мужа в Графе Нулине» (34, 357).

«Прежде, принимая за образец стихи из „Кавказского пленника“ печатных книг, я видел ясно, что в тех, которые я придумывал, чего-то недоставало» (из 2 редакции: «Детство». Мысли Николеньки Иртеньева. 1, 323).

«Буду мечтать о какой-нибудь прелестной Марии, которая полюбит меня, беззубого старика, как она полюбила Мазепу…» («Отрочество». Мысли Николеньки Иртеньева. 2, 53).

В черновых вариантах трактата «Что такое искусство?» не раз упоминалась поэма «Руслан и Людмила».

Пушкин за работой. 1936

Рисунок Н. П. Ульянова. Всероссийский музей А. С. Пушкина

Иначе Толстой относился к стихотворениям поэта. Он знал, видимо, многие наизусть, как раннего, так и позднего периода, и нередко прибегал к цитированию тех или иных стихотворений:

«Брожу ли я вдоль улиц шумных» (1829; см. т. 26, с. 584 и т. 52, с. 94), «В крови горит огонь желанья…» (1825; 30, 320), «Воевода» (1833; 60, 303), «Воспоминание» (1828; 18, 43, и 34, 346, и 60, 452), «Герой» (1830; 15, 52), «Демон» (1823; 66, 273), «Для берегов отчизны дальней…» (1830; 5, 173 и 54, 13), «Зимняя дорога» (1826; 8, 289), «Из Анакреона» (1835, 18, 40 и 63), К *** («Я помню чудное мгновенье…» — 1825; 8, 114), «К морю» (1824; 357, 433), «Князю Дондукову-Корсакову» (1835; 60, 377), «Мадонна» (1830; 60, 260), «Наполеон» (1821; 34, 357 и 66, 67), «Песни западных славян» (1834; 47, 10), Романс «Под вечер осенью ненастной…» (1814; 33, 14 и 16), «Послушай, дедушка, мне каждый раз…» (1818; 48, 344), «Поэт» (1827; 58, 461), «Поэту» (1830; 47, 161), «Признание» (1826; 61, 261), «Родословная моего героя» (1836; 61, 277), «Чернь» (Поэт и толпа — 1829; 5, 294), «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836; 27, 231 и 61, 350).

Но, думаю, в Толстом навсегда сохранилась немеркнущая с юности любовь к «Евгению Онегину». В Списке книг, произведших на писателя особое впечатление, роман в стихах стоит в разделе «с 14-ти до 20-ти лет». Если стихи Пушкина, включая «Наполеона», произвели на него «большое впечатление» до 14-ти лет, то «Евгения Онегина» юный Толстой наделил оценкой «очень большое».

Читая пушкинский роман в возрасте 28 лет, Толстой на страницах анненского издания (4-й том) отметил места, которые были созвучны его настроению этого периода жизни. Пометки можно разделить на две группы. Первая из них связана с главными героями романа и образом автора в нем. Вторая — это как развернутые описания природы, так и небольшие пейзажные зарисовки, очаровавшие Толстого изобразительной пластикой, детализацией картин мира.

Безусловно, Толстой