Тайна Гуччи. Правда, которая ждала своего часа - Аллегра Гуччи

была погружена во мрак: бабушка постоянно жила с закрытыми ставнями на окнах. Она приняла нас в своем кабинете – маленькой комнатке, обставленной в английском стиле, спрятанной за книжным шкафом, куда можно попасть через потайную дверь. Все напоминало плохой детектив. Было видно, что она подготовилась к тому, чтобы поставить Энрико в неловкое положение. Бабушка сидела за роскошным письменным столом с кожаной столешницей, Энрико – напротив, а я – сбоку. Напряженная, леденящая кровь атмосфера. Карамель, мой коккер-спаниель, заняла место рядом с Энрико и была единственной, кто открыто выражал свои чувства. Она облизывала его и с видимым удовольствием позволяла себя гладить. Карамель была собачьей версией меня: настороженная по отношению ко всему миру, но доверчивая и влюбленная в Энрико. Первый ход сделал бабушка: штрафы. Контратака Энрико была решительной, но ироничной: «Синьора Сильвана, вы бы лучше штрафы оплатили, а не детектива».

Бабушка уже была в растерянности. «Ты несостоявшийся юрист», – ответила она с полуулыбкой. Эта фраза стала началом диалога, который длился два часа. Сильвана, будучи в неловком положении, искала жалкие предлоги («почему твоя мама не бывает в закрытом клубе в Монце?» и другие подобные вопросы), а Энрико спокойно отвечал, не давая ей выбраться из угла, куда она загнала себя своим высокомерием. У нее закончились аргументы, и она заговорила о моей уязвимости, мол, Энрико этим воспользовался. На самом деле все было иначе: любовь помогла мне вырваться из клетки.

Мама заметила это с первого взгляда, когда во время ее первого отпуска из тюрьмы мы зашли в бар отеля Diana. «Я вижу Аллегру счастливой, красивее, чем обычно, – наверное, благодаря любви. Не понимаю, почему это так действует на нервы моей матери», – сказала она Энрико. Патриция была не промах в оценке своих дочерей. Она часто отчитывала меня за то, что я пришла на свидание в Сан-Витторе в одежде, которую она, не стесняясь, называла «неряшливой». Она не понимала, что я делаю это для того, чтобы меня не заметили. Эти слова не были случайными комплиментами в адрес меня или Энрико. Моя мать была не из тех, кто любит банальности: происходящее преображение удивило ее.

В конечном итоге я сидела в кабинете Сильваны и смотрела в пол, но мысли в моей голове неслись, как болид Формулы-1. Их гул заглушал диалог между бабушкой и Энрико. Что я должна была делать? Следовать зову сердца – как мне посоветовал Фабио, когда я в растерянности прибежала к нему в офис несколько дней назад, – или в очередной раз подчиниться «семейным обстоятельствам» Сильваны – а точнее, ее личным интересам, – и вернуться в прежнее русло? Когда Энрико закрыл за собой дверь виллы, я уже приняла решение. Наша история любви не оборвалась, наоборот, она преодолела свое первое (и на тот момент единственное) препятствие.

Сильвана проиграла по всем направлениям. Встреча с Энрико, вместо того чтобы констатировать триумф, подтвердила мою отстраненность. Это был шок для нее. Она не смогла преодолеть унизительное поражение. Время шло, и, казалось бы, даже наладилось мирное, формально дружеское общение, но наши судьбы теперь разошлись навсегда.

Для меня началась новая жизнь. Взять себя в руки означало также заняться управлением своим имуществом, проверкой счетов. У Сильваны было несколько объектов недвижимости, за которыми она уже не могла следить так, как требовалось. В то время бабушка часто говорила о будущем, о том, когда ее уже не будет и как, на какие средства будет жить Патриция. Она хотела обеспечить дочери финансовую безопасность, необходимую ей после тюрьмы. Идея – Сильвана время от времени упоминала об этом – заключалась в том, чтобы оставить все нам, взяв с нас обязательство заботиться о ее дочери. В принципе, все верно, ведь речь шла о нашей матери, но она хотела поставить на всем печать: типично для тех, кто не доверяет эфемерным чувствам и предпочитает материальную надежность договора. В итоге все будет иначе – консультанты Сильваны сумеют направить ее к другим целям… Но об этом позже.

Теперь мы редко виделись, только в дни рождения, праздники. Я помогала ей следить за ее недвижимостью, в частности, за квартирой в Монте-Карло, всегда готовая сократить расстояние между нами. Как и в 2010 году, когда Сильвана попала в больницу: обе сонные артерии были наполовину закупорены, и ей требовалась операция, чтобы предотвратить очень серьезные проблемы. Ее госпитализация в Humanitas[16] потребовала долгих уговоров, она ничего не хотела об этом слышать. В больнице, несмотря ни на что, я не отходила от нее ни на минуту. Но для нее это был скорее не мир, а удобное перемирие.

Прошло два года, когда, без малейших подозрений проверяя счета, я заметила недостачу. Сильвана распоряжалась ежемесячной суммой, предназначенной для немедленного покрытия большинства расходов (от содержания зданий и счетов специалистов до личных нужд моей матери и ее самой). Она складывалась из регулярных переводов с моего счета и со счета Алессандры. Несмотря на постоянные тирады Сильваны о расходах, которые никогда не заканчивались, в конце года что-то от этих щедрых платежей всегда оставалось. Больше, чем «что-то». Благодаря надлежащему управлению излишки перешли бы в бюджет на следующий год. Вместо этого всю сумму излишка она переводила на счет, доступ к которому был исключительно у нее. Таким образом, «банк» возвращался к нулю, и его нужно было пополнять. Как назвать эту бесцеремонную процедуру?

Все это началось в 2002–2003 году продолжалось около десяти лет. Открытие ошеломило меня, но я отказывалась думать о недобросовестности: должно было быть другое объяснение. Тогда я тщательно изучила и собрала все доступные данные. В марте 2013 года вместе с сестрой я написала бабушке письмо, в котором рассказала о своей «находке». Наши отношения были подорваны: мы предпочитали писать ей, она чаще всего не отвечала. Пускать все на самотек, откладывать, тянуть время – такова была ее стратегия. Неоднократные попытки наладить нормальный диалог не увенчались успехом.

Но даже тогда моей первоочередной задачей было привести счета в порядок, а не нападать на Сильвану. В который раз я бы закрыла на это глаза, если бы это помогло мне перевернуть страницу. Сильвана же решила отрицать улики. Она была в бешенстве: мы посмели обвинить ее в присвоении огромной суммы. Миллионов евро. Но об этом мы поговорим чуть позже. Более того, это были твои деньги, часть твоего наследства.

Возмущенная, она позвонила, чтобы своим криком оглушить нас, но письмо с уточняющими вопросами осталось без ответа. Через месяц мы написали ей еще раз: второе письмо тоже осталось без ответа. У нас больше не было разумных альтернатив блокировке счетов: мы больше не собирались покрывать ее расходы.

Она