Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

подобно тому, как появилась откуда-то из-под пола женщина с белым платком в моем сне… Конечно, процесс этот в конечном счете есть извлечение чего-то из сферы бессознательного в сферу сознания, но ведь и там это «что-то» не лежало в готовом виде: ни мой сон, ни произведение художника не лежат в его душе готовыми от рождения, но создаются им где-то в тайниках души, и создаются, как я сказала, наполовину из чего-то, наполовину из ничего. Здесь, в противоположность математике, целое пока больше суммы частей, и будет ли оно когда-нибудь равно ей… – моя кантианская закваска должна ответить: нет; будет, конечно, приближение к уравнению их, но равенства – не говоря уж, конечно, о тождестве – не будет. Тут мог бы помочь только Бог, но Бога – нет…

9 августа. Мой сон как бы подготовил меня к тому, что могло случиться сегодня ночью. И случилось то, что ко мне через окно на Миллионную забрались воры ночью, и один из них уже был в кухне почти на пороге ко мне в спальню, когда я услышала шаги, чирканье спички и внезапный свет ее, сейчас же погасшей. Я не растерялась и в секунду обдумала, что делать: вполголоса спросила я: «Кто там?» – и одну быструю секунду размышляла, как быть дальше. Я нарочно не закричала громко, чтобы он с испугу не бросился на меня с каким-нибудь оружием, может быть, с моим же топором (пожарным, вроде томагавка (или ятагана?) с одним острым зубом на одном конце и острым небольшим лезвием, очень удобным для колки мелких дров, – на другом, лежавшим на видном месте в кухне). Если вор успел схватить топор и бросится на меня – я погибла, так как занавешенное и запертое окно во двор – между ним и мною. Поэтому я окликнула вполголоса, чтобы не испугать его, а только дать знать, что кто-то проснулся; через одну, может быть, меньше, может быть, больше, минуты я закуталась в одеяло, подскочила к окну, открыла его, влезла на подоконник и тогда уже крикнула громче в квартиру опять: «Кто там?» – и во двор дворника. Затем я перелезла через крышу под окном на крыльцо и пошла за дворником. Он был у ворот; я послала его за милиционером и другого пошла будить в дворницкую, послать за нашим комендантом. Пока дворники ходили, я пошла к швейцарихе за вторым ключом (мои оказались внутри) и попросила у нее во что одеться, т. к. не успела накинуть на себя ничего, кроме одеяла. Тем временем вор или воры (их должно было быть не меньше двух) скрылись, милиционера на посту (на углу Мошкова)374 не оказалось вовсе (выяснилось, что пост был не закрыт всю ночь), и когда мы с комендантом вошли в квартиру (я шла впереди, т. к. милейший комендант сильно струсил, а дворники и совсем не пошли), – мы застали развороченными комод, письменный стол и на полу груду наготовленных вещей. Оказалось и унесенным много (пальто, белье, мой любимый старинный кошелек с остатками жалованья и пр.) и между прочим – о чем я особенно жалею – старинная итальянская скрипка, купленная мною несколько лет назад… Хотя я почти и не играла в этом году, но очень любила ее и больше уж скрипки, конечно, не куплю; не меньше жалела футляр со скрипичным одеяльцем, принадлежавшие еще Севе с его инициалами – монограммой: это последняя живая связь с далеким прошлым детством375. Я была все время спокойна (спокойствие большой усталости последнего года, почти апатия); злости не было, а было только как бы брезгливое отвращение к тому, что кто-то чужой залез к тебе, копался в твоих вещах и бумагах (на этот раз письменный стол был почти не тронут, не то что 3 года назад, когда воры забрались к нам с Антониной Васильевной на Васильевском острове), что с тобой обошлись как с вещью. Осмотрев все углы в квартире и убедившись, что никого нет, комендант ушел, а я принялась складывать разбросанные по полу вещи, потом легла спать (закрыв окна на этот раз, хотя был уже день) и около 11 ч. встала. Сначала я отправилась в уголовный розыск; заявление у меня взяли, но результатов, конечно, не будет никаких. Интересные нравы и бытовая обстановка этого учреждения376. Это громадное здание Штаба, ход с Мойки из-под ворот; бесконечные темные коридоры по всем направлениям, темные углы, закоулки и комнаты с редкими персонажами странного вида. К начальнику, к которому комендант наш советовал мне обратиться, меня не пустили, а в дежурной комнате я застала 4–5 молодых людей в какой-то форме вроде военной, которые болтали, развалясь на стульях, и жевали булки. На мой вопрос, кто ответственный дежурный, один из них ответил вопросом: «Что надо?» – не переставая жевать и не вставая со стула. – «Я с заявлением, но, может быть, мы пройдем к вам, где вы сидите и принимаете?» – сказала я, понимая, что он здесь как бы в гостях. – «Говорите здесь, что вам надо». – Я молча протянула ему письменное заявление. Он начал его читать, вперемежку с жеваньем и разговорами, и когда дочитал, сказал, вставая: «Идите». Я пошла за ним в соседнюю маленькую комнатку. «Какое заявление хотели вы сделать?» – «То, что вы прочли, о бывшей у меня сегодня краже и о том, что милиционера не оказалось на своем посту». – «Так чего же вы меня сюда звали?» – «Потому что я пришла к официальному лицу по делу и хотела говорить с ним официально, за его столом». – «Это все?» – спросил он, кладя мою бумажку на стол и собираясь опять уходить. – «А вы мне не дадите никакой расписки или квитанции в том, что приняли мое заявление?» – «Какая еще расписка?» – «Бумага может»377

Воры были случайно пойманы в ту же ночь на Тучковом мосту, и вещи были мне – хотя и через полгода только и после больших мытарств – возвращены без взимания процента; в последнем очень помог мне один славный, хороший коммунист из рабочих, служивший чем-то в угрозыске, когда на меня был насчитан очень крупный процент к выплате и я заявила, что отказываюсь от вещей, так как за эту сумму я смогу купить себе все самое необходимое, а без остального могу и обойтись378.

Приложения

1 Автобиографии Е. П. Казанович

Curriculum vitae. 30–31 декабря 1937 г.1

Е. П.К. родилась в дворянской