Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Да, ваш муж говорил мне. Насчет комнаты я во всяком случае зайду к вам и скажу…

Но мне повезло. Иду как-то с пляжа по бульвару и встречаю знакомого офицера – Савельева.

– Вот как! И вы здесь? – приветствовал он меня.

– Да и вы тоже здесь! – ответила я ему в тон.

– Я давно уже здесь живу. Я женился и с женой живу у тещи в доме. А вы где живете?

– У меня нет ни тещи, ни тестя. И поэтому я живу в сарайчике у какой-то толстой «тети».

– Как же так! Это очень плохо!.. Подождите. Я спрошу мою тещу. У них дом огромный, много квартир. Я только не знаю, есть ли свободная квартира. Теща моя – женщина хорошая. Если я ее попрошу, может быть, она что-нибудь найдет для вас поудобнее…

Я дала свой адрес и пошла в ресторан завтракать.

В Батуме жизнь особенная… Жизнь вольного города.

Сюда съехались многие «обиженные и угнетенные» со всех концов России. Были люди и со средствами. Но почему-то больше всего собралось здесь артистов. Артистов оперных, драматических, кафешантанных. А также шулера, мелкие жулики и крупные мошенники. У этих были всегда какие-то дела, и у всех них были и большие деньги. В ресторанах такие типы требовали хорошую еду и много напитков. А если случайно в их компании заговорят о Добровольческой армии, то немедленно другие протестуют: «Да ну их всех к черту! Надоело! Белые или красные – все один черт!»

Тут же вперемешку с русскими всегда были иностранцы в своих формах. Они всегда что-то покупали и торговались. Записывали, высчитывали, старались еще больше обесценить русский рубль. Только и слышно: «На какие?..» Все равно никакие уже не стоили ничего, но кому было выгодно, тот объявлял, что сегодня закавказские «поднялись». А через час кто-нибудь скажет что азербейджанские поднимаются. Мужчины несли на «биржу» последнюю ценную женину брошку или браслет. Продавали за азербейджанские. После полудня эти деньги уже падали, и несчастный «биржевик» старался сбыть их за закавказские. А на другое утро и закавказские, и азербейджанские, и просто грузинские – все ничего не стоили… Но зато у приезжих спасителей в их чемоданах прибавилось на несколько тысяч долларов русских драгоценностей. В каждом ресторане играл оркестр. То грустный романс, то веселую залихватскую плясовую. А за столиками сидели русские «коммерсанты», пили чужое вино и продавали женины или материнские драгоценности за ничего не стоящие бумажки. Первый раз я видела русских женщин и девушек из общества в роли подавальщиц. Пьяные хватали их за руки выше локтя или за подбородок, похлопывали по щеке… Предлагали выпить… Точь-в-точь как купцы в прежнее время обращались со своими горничными. И эти недавно еще считавшие себя «высшим обществом» женщины и девушки мило улыбались своим «клиентам», рассчитывая получить на чай от пьяного, наглого иностранца. В городе все большие помещения – сараи и пустые склады – были переделаны под театры, кабаре и разные увеселительные заведения. И у всех «дела» шли хорошо…

Прошло всего несколько дней, как я видела Савельева, и вдруг он пришел ко мне и сказал:

– Идите посмотрите квартиру. Я рассказал теще о вас, и она сразу же решила, что «выживет» кого-нибудь и даст квартиру вам…

Мы пошли. Дом был кирпичный, четырехэтажный. На втором этаже Савельев показал мне крошечные две комнаты с кухней.

– Да тут великолепно!.. Конечно, я возьму ее!

Тогда он повел меня наверх, чтобы познакомить со своей семьей. Теща с первого же взгляда понравилась мне. Встретила меня приветливо, как будто старую знакомую. Жена Савельева, хотя по годам и моложе своей матери, но была бородатая и угрюмая. На кровати лежала еще женщина, разбитая параличом, старшая сестра тещи.

– Она заменяет мне мать! – сказала теща, показывая на парализованную сестру…

Потом уже, когда мы с ней стали друзьями, она рассказала мне, что ее старшая сестра много лет тому назад вышла замуж за француза. А когда ее разбил паралич, тогда, чтобы не потерять положение хозяйки в доме, она уговорила свою младшую сестру занять в доме положение жены француза. От него у нее родились двое детей. Но в то же время она нежно любила свою старшую сестру и ухаживала за ней много лет. В данное время в доме хуже всех было положение старого двоеженца… Он всегда был полуголодным. Все было дорого и трудно доставалось. Поэтому обе его жены экономили, и притом главным образом на его еде. Старик уходил с утра из дому, чтобы не слушать упреков и ссор. А так как все деньги были в руках «жен», то он целыми днями искал даровую еду и, конечно, находил ее не всегда… А вечером, когда он возвращался домой, ему говорили, что он опоздал, что все уже поели и что в доме нет уже ничего съедобного… Только племянник, Этьен, и заботился о голодном старике и, возвращаясь из французского консульства, где он служил, приносил что-нибудь для старика, звал его к себе в квартиру и там кормил его. Этим только и поддерживал его силы…

Я немедленно перебралась в новую квартиру и устроилась довольно уютно. Потом наступил период деловых разговоров и всяких коммерческих комбинаций. Случайно на улице встретила супругов Крижановских. Мы страшно обрадовались друг другу…

– Школа обучения на пишущих машинках сама собой кончилась за отсутствием «учеников». Мы продали машинки и переехали сюда, – сказала Милица. – Приходите к нам, – пригласили они меня. А когда я пришла, то сейчас же начался деловой разговор.

– Здесь, в Батуме, всякое дело дает большую прибыль! – сказал Крижановский. И по его словам выходило все так легко и просто! Стоит только начать! Деньги сами придут в карман… – Мы думаем открыть «комиссионную» лавку!.. Страшно выгодно! Теперь все нуждаются в деньгах. А денег ни у кого нет!.. Поэтому продают все, что имеет устойчивую ценность: меха, золото, драгоценности. Все это будут приносить к нам в лавку для продажи. Риску никакого!.. Продадим – получим проценты… Не продадим – пускай лежит до выгодного случая!.. Хотите с нами в компанию? Нам все равно вдвоем не управиться. Дело это большое…

– Спасибо. Я еще сама не знаю, сколько времени проживу здесь… Но я подумаю об этом.

А как раз ни о каких делах думать мне не хотелось… Я уходила с утра на пляж и весь день лежала там. Только голод заставлял меня пойти куда-нибудь поесть…