Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

кто хладнокровно, кто бахвалится, а кто действует серьезно, кто находится на передовой, в группе поддержки или в задних рядах, можно без необходимости размышлять об этом. Аналогичным образом техника того, кто занимает доминирующую позицию, распространяется и на четкое понимание происходящего на его собственной стороне – понимание того, кто из ее представителей силен или слаб и насколько хорошо он или она справляется со своими задачами. Например, пилоты-асы часто хвалятся, что не теряют ведомых – асы тоже понимают ценность командной работы, даже несмотря на свою звездность. В этом они напоминают звездного квотербека в американском футболе, который знает, где располагается каждый игрок по обе стороны поля.

Когда прием пропущен через себя, он применяется быстро. Представители элиты насилия не рефлексируют – им не нужно остановиться и подумать, точно так же как представителям интеллектуальной элиты не требуется остановиться и подумать о том, как именно им думать: они идут вперед и делают свой ход еще до того, как о нем подумает кто-то другой. Те, в чьем распоряжении нет инструментария микросоциологических терминов, склонны описывать такое поведение как интуитивное или естественное, хотя на деле оно приобретается в социуме. Например, мы уже видели, что летчики-истребители могли долгое время демонстрировать посредственные результаты, прежде чем врывались в «высшую лигу» асов. Одерживающий победы стрелок, будь то полицейский, дуэлянт или преступник, не просто быстрее других стреляет (или быстрее орудует мечом, как в легендах о самураях) – он еще и демонстрирует социальные навыки быстрее захватывать преимущество, принимать решения без раздумий, быстрее входить в «зону». Эта скорость всегда относительна по отношению к скорости другого участника взаимодействия; быстрота, естественность, интуитивность в адаптации к скорости насильственных действий всегда заключаются в том, чтобы действовать стремительнее соперников. Таким образом, речь идет о приеме, который всегда находится на взводе, всегда проходит проверку, – это некое качество индивида, не неизменное владение, а отношение взаимодействия. Эффект отсеивания в цепочке насильственных столкновений всегда заключается в том, что одни накапливают силы, а другие их истощают; это особый вид цепочки ритуального взаимодействия, в которой эмоциональная энергия одних развертывается в уверенности и инициативе, позволяющей двигаться быстрее, чем все остальные. Как это бывает в цепочках ритуального взаимодействия, поединок всегда выступает возможным переломным моментом: элите насилия необходимо сохранять доминирующую позицию, иначе ее приемы приходят в негодность.

Выше была предпринята попытка продемонстрировать, почему закон малых чисел применим не только к «горячему» насилию, которое, как правило, зависит от эффектов аудитории, но и к приемам «холодного» насилия, которые как будто принадлежат отдельным лицам. Объяснить, почему в первой из этих разновидностей ситуаций элитой насилия оказываются горячие головы, несложно: свою эмоциональную энергию для преодоления конфронтационной напряженности они получают благодаря поддержке остальных участников группы. Мы уже видели, как в одной из своих версий закон малых чисел действует внутри непосредственной структуры пространства конфронтационного внимания: речь идет о тех случаях, когда насилие, если оно происходит, почти всегда имеет точечный характер: одна точка – один поединок. Во время разгульных драк одно противостояние навязывает свою структуру пространству внимания, отвлекая это внимание от других конфликтов и лишая их энергии. Пока драка продолжается, публика завороженно увлечена единым фокусом внимания, а когда все заканчивается, обычно предается оживленному обсуждению случившегося, и эти рассказы на какое-то время поглощают эмоциональное внимание. В данном случае перед нами микроверсия закона малых чисел, но аналогичная модель существует и на более масштабном уровне, распределенном во времени, – речь идет о количественных подсчетах ковбоев-полицейских, которые доминируют в инцидентах с применением насилия на протяжении ряда лет, или пилотов-асов, киллеров, гиперактивных вооруженных грабителей и т. д. применительно к большинству других форм насилия.

Аналогия с выдающимися интеллектуалами демонстрирует действие закона малых чисел, который ограничивает численность элиты в течение длительного периода времени, на протяжении целого поколения. Нечто подобное происходит и с каждым поколением в любой сфере насилия[47]. Элита насилия наращивает свои хладнокровные техники в период ученичества или первых «проб пера», благодаря чему неявно или открыто вступает в конкуренцию с существующей иерархией практиков насилия, пока не наступает момент, когда она сама начинает доминировать над всеми соперниками. Почему лишь немногим удается добиться этого за отдельно взятый промежуток времени? В сущности, инструментарий элиты насилия сужается до приемов, позволяющих не поддаваться окружающему ее «гололеду битвы» и использовать в своих выгодах конфронтационную напряженность противника. Хладнокровие ее приемов заключается именно в том, что они призваны оградить от воздействия горячих эмоций схватки. Элита насилия извлекает преимущество из эмоциональных состояний своих противников, причем не только из конфронтационной напряженности и страха, из‑за которых большинство людей совершают насилие неумело, но и из яростного гнева, смелой готовности к противостоянию или бравады, которыми хладнокровный оппонент также способен манипулировать.

Этими «холодными» техниками может обладать лишь небольшая доля людей, и этот момент мы постулируем в качестве эмпирической закономерности, основанной на имеющихся на сегодняшний день данных. Этой закономерности можно дать объяснение в качестве эмоционального механизма структуры конфронтационных пространств внимания. «Холодные» техники насильственного доминирования обладают социальностью на всех своих уровнях. В рамках непосредственной конфронтации они представляют собой способ быстрого и нерефлексивного восприятия эмоциональных позиций и траекторий всех, кто находится вокруг, и манипулирования ими в своих интересах. Однако на это способны лишь немногие, поскольку успех в использовании таких приемов лишает энергии приемы менее успешных соперников. В цепочке конфронтаций, из которых складывается биография любого человека, совершающего насилие, те, кто добивается успеха, все больше отождествляются со своими приемами. Но это же обстоятельство делает их гиперчувствительными к собственным успехам и неудачам, подверженными риску быть низвергнутыми в случае неудачи – не только в том смысле, что ценой проигрыша поединка может оказаться жизнь, а еще и в том, что одна лишь неспособность доминировать или уклонение от противостояния могут обойтись утратой преимущества. Кроме того, если элита насилия действительно, как правило, находится в центре репутационных сетей, то ее собственные цепочки ритуального взаимодействия в виде поединков и их последствий в людской молве переплетаются во всем сообществе толков. Уверенность элиты в своих приемах не только наращивается за счет славы ее успехов, но и может быть уничтожена – причем не просто неудачами, а одним лишь переключением внимания сообщества на другие предметы. Восхождение какого-нибудь другого крутого парня, другого аса, другого копа, которого назначают ведущим в группе спецназа, может привести к исчезновению части того эмоционального преимущества, которое питает элиту энергией. Точно так же происходит и в среде интеллектуалов – в сообществе, которое крайне зависимо от обсуждения того, где именно совершается интеллектуальное действо и чьи