Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

– Нэллы до сих пор нет дома, – голос у меня срывался, – то абонент недоступен, то трубку не берет.

– Достала…

Это сцеженное сквозь зубы слово не предвещало ничего хорошего.

– Может, она телефон опять потеряла?

– И часы во всем городе встали?! – Денис не на шутку злился. – Она в шесть должна быть дома! Жди. Скоро приеду.

Я ходила из угла в угол. Друзей дочери давно обзвонила – и одноклассниц, и соседских ребят, с которыми она обычно гуляла. Никто не знал, куда она могла подеваться. Уже не в первый раз Нэлла забывала о времени и находила абсурдные объяснения своим опозданиям. Но до этого вечера хотя бы трубку брала.

Конечно, я снова ругала себя за все на свете: нужно было лучше воспитывать, бросить работу в авиакомпании раньше, чаще быть рядом. Чувство вины уничтожало последние капли самообладания. У меня не хватало ресурса все это выдержать, с каждым новым проступком Нэллы я превращалась в мегеру – начинала орать, хлопать дверями. Дочь уже никак не реагировала на очередную истерику – продолжала гнуть свою линию: «что хочу, то и делаю».

Ей было невдомек, что мое состояние происходит не от банальной злости на нее, а от чудовищного страха за своего ребенка и от стыдной беспомощности. Я и сама не умела этого осознать.

Приехал Денис. Обошел поселок. Нэллы, естественно, не было нигде. Меня уже трясло. Я непрерывно набирала номер дочери и слушала длинные гудки. Она жива?! В чьих руках сейчас телефон, на который я звоню? Неугомонное воображение продолжало рисовать жуткие картины. После больницы Сперанского, куда детей привозили на вертолетах со всевозможных аварий, я окончательно разучилась держать себя в руках. Страх стал моим вторым существом. Трясущимися пальцами я стала набирать смс. Старалась не сорваться в обвинения – важно было понять только одно: в порядке ли мой ребенок.

«Где ты?! Что с тобой?! В состоянии написать родителям?»

И вдруг получила ответ.

«Все нормально, останусь у подруги, утром буду дома. Я в порядке».

Она жива! На мгновение я почувствовала огромное облегчение, а потом, почти тут же, ярость. Я чуть с ума не сошла, дозваниваясь до нее, а она, оказывается, просто не желает со мной говорить. Да еще и лжет – ее нет ни у одной из подруг.

«Позвони! Срочно!» – написала я.

«Нет», – вот и весь разговор.

«Нэлла, что за подруга? Пришли мне адрес! Иначе с полицией начинаем тебя искать».

«Ты ее не знаешь, – ответила она без объяснений. – Зачем вам полиция? Я останусь здесь, со мной все хорошо. Утром приеду. Спокойной ночи».

И телефон замолчал. На всю ночь.

Обезумев, я писала и писала километровые сообщения. О том, что ни на секунду не смогу уснуть, о том, что не заслужила такого отношения, о том, что каждый человек, который возомнил себя взрослым, обязан думать о чувствах других людей. Дочь не отвечала. Исчерпав словарный запас, я, дрожа всем телом как на ледяном ветру, поднялась в спальню. Денис уже лежал в постели с книгой в руках.

– Вернулась?

– Нет, но ответила на сообщение.

– И что?

– Она… Написала… – было непросто произнести это вслух, – в общем, Нэлла останется ночевать у друзей.

– С какой это стати?! Ей всего четырнадцать лет.

Я и сама понимала, что нельзя с подобным мириться, попустительствовать нельзя. Наш авторитет в глазах дочери давно был разрушен. Жизнь показала, что мы не умеем ставить границы. Не можем добиться от одного-единственного ребенка выполнения простых и четких правил в семье. И ведь написано все на бумаге, Нэлла под своими обязательствами подписалась сама, и вот…

Всю ночь я просидела на кухне, глядя в окно, и каждые десять минут набирая номер дочери. Он по-прежнему был отключен. Мне снова было о чем подумать. Денис тоже не спал. Несколько раз одевался, выходил на улицу, потом возвращался. К утру мы оба были похожи на зомби.

Наш подросток вернулся домой в полдень. Нэлла попыталась сделать вид, что происходящее в порядке вещей: бросила короткое «привет» в глубину дома и вознамерилась проскользнуть мимо меня и Дениса незамеченной. Но не вышло. Я сидела за большим обеденным столом в гостиной и смотрела на чистый лист бумаги. Сейчас или никогда! Только бы не сорваться.

– Нужно поговорить, – произнесла я, как только Нэлла вышла из своего укрытия.

Дочь молча прошлепала босыми ногами по кафельному полу и уселась, с напускной храбростью глядя мне в лицо. Я не отводила взгляда, хотя это было непросто: на меня в тот момент смотрели наглые чужие глаза. Без тени понимания и сочувствия. Еще полгода назад красивое юное личико обрамляли густые длинные волосы потрясающей красоты. Все завидовали этой солнечной шевелюре. Стоило нам с Нэллой появиться на людях, как на нас обрушивалась лавина восхищения. Все как один твердили о карьере модели, а я, польщенная и гордая, улыбалась: «Пусть девочка решает сама». А теперь… Короткие красные пряди едва доставали до подбородка. Волосы выпадали пучками, стали редкими и тонкими. Реактивная краска, которую дочь раздобыла неизвестно где и без моего ведома, уже нанесла урон. Мочка уха тоже была навсегда изуродована: в ней красовался стальной туннель, сквозь который виднелась покрытая светлым пушком ребячья шея. Пирсинг в носу и губе завершал этот образ, от которого у меня кровь стыла в жилах. Как ни уговаривали мы с Денисом не портить красоту, когда впервые услышала от Нэллы о «крутости» татуировок и пирсинга, как ни распинались о вреде проколов и растяжек втроем с психологом, дочь втихаря делала по-своему.

Каждый раз, обнаружив новое «украшение», я банально лишалась разума. Не могла справиться с чувствами и орала, ругала, билась в истерике. Страх перед смертью возвращался за долю секунды и лишал остатков здравого смысла. А когда я узнала, что Нэлла проделывает все это с собой сама – денег на подобные манипуляции у нее точно не было, – то чуть не грохнулась в обморок. Медицинские иглы, перекись водорода, левомеколь, расширители и хирургические перчатки в ее рюкзаке свели меня с ума.

В страшном сне я никогда не могла представить себе, что когда-нибудь красавица-дочь будет выглядеть так. Каждый взгляд на ребенка причинял невыносимую физическую боль. Словно это в меня вонзались толстые иглы, мои мочки растягивались под давлением расширителей. Мое сердце жгли каленым железом. Жалость и ярость раздирали душу на части, я давно обессилела от этой бури внутри.

– Где ты была?

– У подруги.

Я видела, что Нэлла напряжена до предела, но ни за что не сознается в этом. Она продолжала играть любимый спектакль «все норм».

– Какой? Я всех обзвонила.

– Мы в Интернете познакомились.

Я заранее дала себе слово не выходить из себя, не допускать ни крика, ни слез. Но сейчас едва не сорвалась.

– Ты понимаешь, что это опасно? Малознакомых людей нельзя считать своими друзьями.

– Можно, – Нэлла нахохлилась еще больше, – у тебя устаревшие понятия. Все находят друзей ВКонтакте.

Ребенок! Глупая несмышленая девочка, которая не ведает, что творит. Не хватало у меня уже на нее ни жалости, ни злости! Главное, найти в себе силы и выдержать разговор, дойти до самого главного.

– Ты не ночевала дома. Это недопустимо.

– Все ночуют у друзей!

Конечно, неправда. Нэлла снова испытывала меня на прочность – сорвусь, не сорвусь. Если начну орать, значит, все, разговор окончен. И можно спокойно выйти победителем из очередной переделки. Отвоевать очередной кусок вседозволенности, если уж родители не держат границ.

Твердость и спокойствие родителей – главные критерии успеха при установке правил в семье. Неуверенность, излишняя эмоциональность мешают держать границы и дают богатую почву для манипуляций со стороны ребенка.

– Меня это не волнует. Есть правила нашей семьи. Никто не имеет права их нарушать. Кроме того, тебе 14 лет, значит, родители отвечают за тебя по закону. Ночью дети обязаны быть дома!

– И что? – очередной наглый взгляд.

– Пора принимать решение. У нас только два варианта.

– Каких?! – она впервые по-настоящему заинтересовалась.

– Ты соблюдаешь правила. Приходишь домой не позже девяти часов вечера, выполняешь обязанности и избавляешься от своих троек. Тогда можешь и дальше жить с нами. А если нет, живи полностью самостоятельно.

Нэлла, оторопев,