Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

План наступления от Салоник был разработан Сербским штабом. Под руководством маршала Мишича он был осуществлен. Победное шествие сербской армии было неудержимо, одна твердыня врагов падала за другой. Каждый день давал победу. Через два месяца с начала наступления Сербия была освобождена от вражеского нашествия. Неприятель бежал, не задерживаясь, в паническом страхе перед этим огненным потоком невероятной энергии, невыразимой любви к родине. Все пределы Сербии и не только Сербии, где происходила борьба, но Черногория, Далмация, Босния, Герцеговина, Крайна, Бачка, Банат, Словения – словом, все, что десятки и сотни лет было под игом Австро-Венгрии, все освободилось уж без боя от этих пришельцев, угнетателей славянства. Уход австрийцев и немцев был так стремителен, что они не успели взорвать или уничтожить ни одной крепости, ни одного форта. Все колоссальное достояние крепостей и все имущество Австрии, оцениваемое в десятки миллиардов и многие годы труда, осталось неиспользованным и в полной сохранности. Выглядело так, будто из дома только что вынесли покойника.

А что делали союзники – они красовались всюду, где не было опасности, на приступах и штурмах их не было видно; но лишь наступала победа, и сербы с радостью стремились войти в освобожденный город или местечко, как появлялись нарядные французы, и во главе измученного, истерзанного боем войска Сербского вступали победителями, приветствуемые толпой как освободители и спасители. Дивная, «честная» роль, за нее «благодарные» сербы возносят им достойную «хвалу».

Вот с этим-то войском, возвращавшемся домой, нам пришлось ехать вместе. Из их вагонов слышались звуки гармошки и сербской народной песни, носящей в себе что-то неуловимо родное для нас. То ли это звуки славянской речи, то ли созвучие родственных душ. Все солдаты как-то на одно лицо. Высокие, тонкие, с удлиненными лицами, небольшими красивыми усами, тонкими, прямыми носами, а взор небольших глаз тверд и спокоен, большинство из них русы. Оттого ли, что обмундировка их цвета хаки? В закрытых куртках и шапочках из такой же материи, они как-то все похожи друг на друга. Обращаясь к нам с вопросом, говорят:

– Ти русс?

– Да, русский.

– Добро русс, добрые солдаты руссы.

Кивает в знак одобрения головой, ласково улыбается. Ведь тех наших солдат, которые не отказались идти воевать, французы гнали в самые опасные места, и русский солдат ложился рядом с сербским, а из-за чего? Из-за какой идеи?

Сербы шли спасать свою отчизну. Французы, прячась за спины всех народов, тряслись за свою шкуру. А эти наши солдатики умирали здесь на чужбине неведомо за что. Родину спасать нечего, война там кончена; французы поедали для них приготовленный хлеб, ведь все это знали. За что же гиб этот цвет русского народа? Да, видно, с отчаяния, что попали в такое безвыходное положение.

Попав под начальство генерала Леонтьева, желавшего изображать из себя Скобелева под Плевной, богатыри наши гибли тысячами, безумно направляемые этим бездарным и неумным человеком. Впоследствии мы познакомились с ним и уверились в справедливости рассказов о нем. Сама его наружность говорила об этом. Голова у него была толкачем с заваленным лбом, с громадным горбатым носом и черными небольшими противными глазами. Эта «умная голова» только и думала о том, что могло служить его славе и честолюбию – для этого он губил людей, как мух. Но и в этом бесправном для русских месте нашлась сила, которая прогнала этого честолюбца. После какой-то исключительной глупости, взявшей особенно много русских жизней и не только не принесшей пользы союзникам, но сделавшей им определенный вред, штаб его устранил и отдал команду генералу Дитерихсу, которого солдаты любили. Но по мере разложения наших солдат, которое несомненно должно было наступить благодаря отношению к ним французов, он должен был уйти и отправился в армию Колчака в Сибирь. Сербы благодушно вспоминали своих русских товарищей, приговаривая – «добрые солдаты».

Вдруг погода изменилась, поднялось что-то вроде бури, полил дождь с сильными порывами ветра. Дождь и ветер врывались в наше разбитое окно: мы то ехали, то опять стояли и наконец так застряли, что стало ясно, что в Скопле мы опоздаем часа на три-четыре. Прощай ужин и удобный ночлег. У всех наших спутников был запас провизии, а нас с Михаилом Васильевичем на этот раз спасал чай и сахар. Каким-то чудом в нашем бараке нашелся целый ящик хорошего цейлонского чаю. Так как хозяин его обнаружен не был, то он был разделен между жителями барака, а чай уж стал для всех редкостью. Михаил Васильевич отвалил его порядочную порцию Леонтовичу, тот как будто обмяк и стал угощать нас водкой собственного изготовления.

Так, меняясь провизией, мы просуществовали весь день. Воду для чая кипятили на спиртовке, и чуть не устроили пожар. Спирт воспламенился, пламя хватило в самый потолок, но тут же и погасло. Из соседнего отделения прислали нам от Дурново печенье, мы послали в виде шутки пустую коробку от папирос, тогда они стали колотить кулаками по перегородке, которая была так тонка, что тем, кто прислонился к ней, пришлось почувствовать несколько порядочных толчков.

Наступал вечер, близилась ночь. Она наступила мучительная. Мы сидели с поникшими головами в темноте. Поезд еле двигался. Два, три, четыре часа ночи, а Скопле нет. Вот уж рассвело. Мы подъезжали усталые, рады выбраться из вагона, рады проглотить хоть глоток горячего чаю. Но Стаевич говорит, что на вокзале ничего получить нельзя, а надо идти в офицерское собрание, которое совсем рядом. Ну что же, куда ни идти, только бы отдохнуть от нашего мучительного вагона, побыть на свободе, где можно двигать руками и ногами.

По дороге в собрание Стаевич встречает какого-то пуковника, между ними оживленный разговор, он подводит его к нам и рекомендует как распорядителя офицерского собрания. Он громадный, толстый, глаза на выкате, улыбка до ушей. Он очень жалеет, что поезд так опоздал, ведь по случаю нашего приезда в собрании был назначен банкет, а потом бал. Собралось больше 200 человек, все ждали и разошлись огорченные. Удивленные, мы тронуты его сообщением, но что поделаешь, все наделал поезд.

[В 6 часов утра 22 апреля] мы входим в собрание и видим накрытый стол, и должны уничтожить утром то, что не было уничтожено вечером. Общество наше растет, прибыл губернатор, Городской Голова, высшие представители военной власти, и все это в шесть часов утра. Садимся за поздний ужин или ранний завтрак. В первый раз знакомимся с национальной ракией, т. е. водкой из слив, без которой, кажется, ничто не